Уже в новогоднюю ночь наступившего тысяча девятьсот двадцатого года, оседлав железнодорожную ветку Лихая – Морозовская – Царицын, Конно-сводный корпус Думенко и девятая армия красных заняли станцию Лихая и, начисто вырубив штаб пятой дивизии Донской армии, ускоренным маршем пошли на Зверево, преследуя противника.
Что-то дикое, степное, татарско-монгольское было в этом стремительном, непредсказуемом движении и белое командование, привыкшее воевать по титульным , отполированным в военной науке законам стратегии и тактики, все чаще стало пропускать точные и мощные удары красной конницы, ведомой, к их стыду, вчерашними вахмистрами и пехотными прапорщиками…
На неширокой степной речке Кадамовке, затерявшей свои глинистые берега среди глубоких январских снегов, корпус Думенко с ходу разбил четвертый Донской казачий корпус генерала Мамонтова, а группа Голубинцева, стоявшая наготове всего в трех верстах, в хуторе Мокролобовском, по непонятной причине вдруг уклонилась от боя, быстро снялась и ушла на рысях в станицу Бессергеневскую.
На Рождество, в лютые морозы и при сильном восточном ветре на дальних подступах, на крутых высотах близ станции Персияновская завязались первые ожесточенные бои за Новочеркасск.
Эти высоты являлись последним естественным рубежом перед столицей белого донского казачества. И стояли на их обороне отборные белоказачьи войска.
Комсвокор задумчиво обвел взглядом белую равнину, сверкающую до боли в глазах на крепком морозце выпавшим ночью обильным снегом. С только что захваченного колпаковской разведкой холма, откуда ночью было сбито боевое охранение вражеских пластунов, открывался отличный обзор на прилегающие окрестности. Впереди белой широкой горой виделась высота 403, занятая пластунами Донской армии и у подножия которой строились, паруя на крепком морозе, густые полки вражеской конницы. Второй сводный и бригада имени Блинова подтягивались сзади и разворачивались для атаки в белой туманной низине, пока невидимые для противника. За ними Думенко поставил Донскую и Горскую бригады для атаки высоты в случае, если конница погонит кавалерию Сидорина. В случае же отхода своих конников, бригады пулеметным огнем должны были встретить преследующую казачью лаву. И даже если бы и они не сдержали атаку вражеской конницы, за боевыми порядками думенковских бригад встали в глухую оборону две пехотные дивизии с артиллерией и отдельная бригада.
Спина Панорамы, комсвокоровской кобылы, подрагивая, стала покрываться белым пушистым инеем и Гришка заботливо накинул на нее попону, бережно вынув ее из подсумка на своем седле.
-А где ж ее попона? – пробормотал Мокеич, думая о чем-то своем и не оборачиваясь.
-Так ить… сушатся, все три, Мокеич! Не успевают за тобой, ты нынче больше носишься, чем стоишь…
– Молодец, благодарю за заботу…, -не отрывая глаз от окуляров бинокля, проговорил комсвокор, – А примета это плохая, Гриша. Свою попонку отдавать… Береги нынче Воронка.
Тем временем в колышущихся рядах кавалерии белых взметнулись знамена, сверкнув на январском солнце золотыми наконечниками. Думенко тут же послал вестового к наштакору Абрамову с приказом корпусу и бригаде блиновцев атаковать противника немедленно.
… – Ну што, Григорий, окропим нынче этот молодой снежок? Винцом… молодым да красненьким?.. Не соврали колпаковские … А-га-а… Вот они, голубчики, рядком стоять. Под парами стоять, небось драпать собрались… Ну и… спасибо тебе, Сидорин за такой подарочек!.. Вот што, Григорий, – Думенко деловито оторвал глаза от окуляров бинокля и, продолжая настороженно всматриваться в белую низину, раскинувшуюся у подножия только что взятой высотки и упиравшуюся вдалеке в железнодорожную станцию с едва различимым в сыпящемся с неба мелком снежном мареве зданием вокзала, – скачи-ка ты немедленно к партизанам. Пускай они… Надо им взять вот этот хуторок…, -он на весу развернул карту-пятиверстку, – Жирно-Яновку. Там на станции, во-от она, Нор-кинская, -он ткнул карандашом в точку на карте, – надо немедленно взорвать пути!.. Иначе сбегут наши бронепоезда! Запомнил, кузнец? Пулей лети!
И, когда Григорий был уже в седле, едва сдерживая застоявшегося на морозе заиндевевшего Воронка, крикнул вдогонку:
-Скажи комбригу партизанской чтобы скрытно шли! Без шума! Иначе упустим! Они под парами!
Сквозь свист ветра в ушах вдруг явственно услыхал Гришка звонкий веер пуль над самой головой. Холодок прокатился по спине. «Эх! пулеметчик гонится!.. Хос-с-поди, помилуй!» – и тесно пригибался к секущей лицо мокрой конской гриве все ниже. Нырнул под насыпь, пули звенькнули пару раз об рельсы и отстали.
Читать дальше