— Понятно! — вскочил Гофман. — Вы стремитесь изображать то, от чего я бегу, — жизнь. Но выгляните хотя бы в окно моей мансарды — эти солдаты, хаос, голод, дымящиеся головешки на улицах... Разве этого жаждет душа подлинного романтика и это ли является предметом, достойным пера художника? Впрочем, может быть, у вас там, в России, всё идеальнее и божественнее?.. Я вспомнил ваши рассказы о том, как вы занимались в юности мистификациями и даже, кажется, сделали попытку вступить в масонскую ложу. Так, если не ошибаюсь?
Собеседник опять прищурился и подмигнул:
— Посвящение в ложу обставлено такой дьявольщиной, что, простите, маэстро, подобное вряд ли может возникнуть и в вашем зело изощрённом воображении... Представьте, вас, как когда-то меня в Москве, вводят в помещение, где сплошной мрак — окна занавешены. Только при свете лампады вы начинаете различать изображение каких-то циркулей и геометрических фигур. Потом во тьме появляется человеческий череп — и вы, дрожа, повторяете за мастером ложи слова священной клятвы. Всё перед вами плывёт, и вы ощущаете, что приобщаетесь к иному, как бы потустороннему, миру.
— Вот видите, а вы — всё о реальном! Подлинно глубокие человеческие мысли можно выразить только через посредство потустороннего... Только так! Чему вы ухмыляетесь? Не верите?..
Велик был немецкий волшебник, однако и он не понимал, что влечёт меня за внешним покровом таинственности. Жизнь, господа, живая — с её невзгодами и радостями, страданиями и мечтами — людская жизнь!
Впрочем, погодите: уже начат роман, в котором не будет ни грана волшебства, одна лишь тихая малороссийская провинция, яркие и весёлые ярманки, милые тётушки и дядюшки, а рядом с ними — алчные, злые людишки, норовящие ухватить чужое счастье...
Однако — чур! — всему своё время. Теперь же подразню моего критика из «Северной пчелы» ещё одною волшебною повестью — «Чёрная курица, или Подземные жители».
Ну конечно, правильно вы догадываетесь, господин Булгарин, — это сказка. Причём преимущественно для детей. Потому в ней — целый рой несбыточных, как вы изволили выразиться, происшествий. А смысл — самый понятный и необходимый людям, особливо тем, кто только учится жить.
Батюшки! Да что же это я так безудержно разболтался, когда меня и Алеханчика ждут во дворце наследник и Жуковский!
— Алёшенька!.. Ты где, мой дружочек? Быстро одеваться, голубчик...
В прошедшее воскресенье Алексей Перовский начал читать во дворце свою новую волшебную повесть наследнику и его товарищам по играм, но соизволила явиться на чтение императрица Александра Фёдоровна с фрейлинами.
То, что загорятся глаза у двенадцатилетнего великого князя, Алёшеньки и их сверстников, предугадывал. Но чтобы, затаив дыхание, внимали взрослые...
Господи, так и читалось на лицах слушающих: что же дальше произойдёт с мальчиком Алёшей, который однажды, гуляя во дворе пансиона, спас от ножа кухарки курицу Чернушку? Алёша был умненький, хорошо учился, все его любили, но однажды... «Алёша, Алёша», — услышал он в своей спальне. Удивительно — человеческим голосом говорила Чернушка. «Если ты меня не боишься, — сказала она, — так поди за мною». Они спустились вниз по лестнице, как будто в погреб, и долго-долго шли по разным переходам и коридорам, которых прежде Алёша никогда не видывал. Иногда коридоры эти так были низки и узки, что Алёша вынужден был нагибаться. Вдруг вошли они в залу, освещённую тремя большими хрустальными люстрами. Зала была без окошек, и по обеим сторонам стояли у стен рыцари в блестящих латах, с большими перьями на шлемах, с копьями и щитами в железных руках. В одно мгновение комната сделалась светлее — и в неё вошёл человек с величественною осанкою, на голове с венцом, блестящим драгоценными камнями. На нём была светло-зелёная мантия, подбитая мышьим мехом, с длинным шлейфом, который несли двадцать маленьких пажей в пунцовых платьях.
Алёша тотчас догадался, что это должен быть король. «Мне давно стало известно, — сказал король, — что ты добрый мальчик. Третьего же дня ты оказал великую услугу моему народу и за то заслуживаешь награду. Мой главный министр донёс мне, что ты спас его от неизбежной и жестокой смерти». Тут только Алёша заметил, что между придворными стоял маленький человек, одетый весь в чёрное. На голове у него была особенного рода шапка малинового цвета, наверху с зубчиками, надетая немного набок; а на шее белый платок, очень накрахмаленный, отчего казался немного синеватым. Он умильно улыбался, глядя на Алёшу. Тут подошёл министр ближе, и Алёша увидел, что в самом деле это была его любезная Чернушка. «Скажи мне, чего ты желаешь? — продолжал король. — Если я в силах, то непременно исполню твоё требование». Алёша задумался и поспешил с ответом: «Я бы желал, чтобы, не учившись, я всегда знал урок свой, какой мне ни задали», — «Не думал я, что ты такой ленивец, — отвечал король, покачав головою. — Но делать нечего: я должен исполнить своё обещание». Он махнул рукою, и паж поднёс золотое блюдо, на котором лежало одно конопляное семечко. «Возьми это семечко, — сказал король. — Пока оно будет у тебя, ты всегда знать будешь урок свой, какой бы тебе ни задали, с тем, однако, условием, чтоб ты ни под каким предлогом никому не сказывал ни одного слова о том, что ты здесь видел или впредь увидишь. Малейшая нескромность лишит тебя навсегда наших милостей, а нам наделает множество хлопот и неприятностей».
Читать дальше