Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Был у Алексея Кирилловича советчик, который на многие дисциплины в русской школе имел своё, резко отрицающее воззрение, — человек в чёрном камзоле со старческим лицом и длинными, ниспадающими на плечи, грязно крашенными волосами — граф де Местр. Посланник загадочного сардинского короля и сам лицо в русской столице во многом таинственное, этот иностранец учил русского министра, что для России нужно и что не нужно, как управлять русскими и чему их учить или, точнее, чему их не учить. Выходило, что все подлинные науки для недорослей Московии вредны или, по крайней мере, бесполезны, воспитывать же в юношестве следует лишь уважение к родителям, власти и Богу. Ещё неизвестно, завораживающе нашёптывал он министру, созданы ли русские для науки, а раз так, надобно воздержаться от их обучения. Ваш Пётр Великий, продолжал советчик, скорее остановил, чем подвинул дело, воображая, что наука — это растение, которое можно искусственно вывести, как персик в теплице...

Заслышав о любимом поприще — теплицах и диковинных деревьях — и понимая в них более толка, чем в умножении общественных знаний, граф Разумовский согласно кивал, совершенно забыв о том, что постижение наук когда-то из него, сына и племянника украинского пастуха, сделало одного из образованнейших людей империи. Только, увы, алмаз этот не был в своё время огранён и отшлифован усилием собственной воли и выбором цели, достойной обильных знаний.

Не обошёлся, выяснилось, и нынешний глава российского просвещения без своего поводыря, на сей раз уже отечественного, не заёмного в чужих королевствах.

Алексей представил себе Михаила Леонтьевича, своего коллегу — попечителя Казанского учебного округа. Высокая, с брюшком фигура, тоже чёрный сюртук и узкие чёрные же панталоны. Над пышным белым жабо — гладко выбритый остренький подбородок.

Некоторое время назад, приехав впервые обследовать Казанский университет, Магницкий был чуть ли не намертво сражён картиной, которую там узрел.

— Представьте, — рассказывал он, выставив вперёд козлиный подбородочек и посредством хватания за пуговицу приближая к себе собеседника, — в факультете нравственно-политических наук не нашёл я главной науки — Закона Божия. В студенческой библиотеке я обнаружил Дидро, Вольтера, Руссо, но там не оказалось священной Библии. Вам же, сударь, должно быть известно, что слово человеческое есть проповедник адской силы, книгопечатание же — орудие этой силы. Безбожием профессоры передают несчастному юношеству тонкую отраву неверия и ненависти к законным властям. Посему мы, ответственные за состояние дел в храмах знания, обязаны исторгать всеми способами из обращения подобные книги, сии ядовитые стрелы диавола. Надобно немедленно приостановить преподавание философии, ибо нет никакого способа излагать эту науку не только согласно с учением веры, ниже безвредно для него. Отсюда университеты, заражённые противным религии духом...

Ну да, вот эти самые слова и в докладе на высочайшее имя, отметил про себя Перовский. Чтобы сразу не раздражать вас, высокочтимый радетель о благонамеренном воспитании юношества, допустим, что учение философии часто было во зло употребляемо и что не основанные на истинах христианской религии умствования некоторых писателей и наставников имели вредное влияние на незрелые умы, не умевшие различить лжемудрие от любомудрия.

Хорошо для начала? Пойдём далее в своём отзыве. «Однако таковые заблуждения незрелых умов несправедливо б было приписывать философии, которой одно уже этимологическое значение показывает благодетельную цель и пользу, могущую произойти от преподавания оной. Человеческому уму свойственно заблуждаться, и потому нет науки, которая при превратном толковании не могла бы обратиться во вред. Математика, например...»

Что там у нашего мудреца по поводу французских философов, произведения которых он, к своему ужасу, обнаружил в университетской библиотеке? Ага, вот... Тогда так и продолжим о математике... «Математика, например, необходимость которой никогда ещё не была оспариваема, послужила Декарту к изобретению сумасбродной системы о вихрях. Деламберт, один из первейших математиков своего века, был вместе одним из упорнейших атеистов, Вольтер, сей неутомимый противник христианского закона, не основывает ли разрушительного учения своего во многих местах своих сочинений на математике? Но надлежит ли, опираясь на то, что математика неоднократно была во зло употребляема, запретить науку сию в учебных наших заведениях?»