Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Толстой ухмыльнулся в бороду:

— Тогда начну со слов Несторовой летописи, которые намерен взять в качестве эпиграфа: «Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет». А далее выражение это — как бы рефрен к разным историческим временам. Начнём же так:

Громкий смех Александра Николаевича прервал чтение: — Ну удружил, Алёша! А ведь, наверное, похоже на то, как было... Ну-ка, ну-ка, как там дальше?

Далее — строфа за строфою — пошли сказы о Владимире, спихнувшем Перуна и «сделавшем нам Иордань», то бишь крещение в Днепре, об Иване Третьем, «пославшем татарам шиш», об Иване Грозном, что был «приёмами не сладок», и о царе Петре, который «любил порядок, почти как царь Иван». Но вот...

Поэма обрывалась на Александре Первом, у которого «слабы были нервы, но был он джентльмен» и при котором во время войны с Наполеоном, «казалося, ну, ниже нельзя сидеть в дыре, ан, глядь, уж мы в Париже...».

Император даже вынул платок и вытер глаза — так хохотал!

— А дальше? «Порядка тоже нет»?

Толстой пощипал бороду и ухмыльнулся:

Император встал, оправил охотничью куртку, в глазах ещё тлели искорки весёлости:

— Потешил, право слово. Марию Александровну следует тоже повеселить сей «Историей...». Однако, надеюсь, ты не очень широко её распространяешь?.. Кстати, давно хочу у тебя спросить: в журнале «Современник» в нынешнем году то твоё было сочинение под именем Козьмы Пруткова — «О введении единомыслия в России»?

— Ваше величество! Вся, я бы сказал, пикантность моего положения в том, что, в то время как так называемые прогрессисты клеймят меня именем ретрограда, власти считают меня революционером. Я же лишь держу в руках знамя искусства для искусства. Что же касается иногда шуток — такой уж у меня характер!.. «О введении единомыслия...», увы, сочинил не я, но был бы польщён поставить под «проектом» свою подпись. Полагаю, вы не будете настаивать на том, чтобы я назвал автора?

Имя Владимира Жемчужникова, конечно; знали там, куда стекались все доносы. Недоставало, чтобы в разговоре с царём оно было произнесено Толстым.

— Ты мог меня неправильно истолковать: не в моих правилах вести сыск. Пришлось к слову: шутка может и рассмешить, и больно задеть. К тому же сегодня — сатира, а завтра её адресат — мишень не для одних насмешек... Однако к твоим сочинениям это не имеет ни малейшего отношения. — Император, по своему обыкновению, восхитительно улыбаясь, взял под руку Алексея Константиновича.

Что-то очень похожее сказал когда-то Николай Первый Толстому после премьеры «Фантазии». Нет, он не выговаривал ему, как Алексею Жемчужникову, а как-то, спустя уже несколько месяцев после театра, встретил его и, будто к слову, рассказал несколько смешных историй, памятных ему, императору, ещё по годам юности. Один кавалергард, вспомнил император, слыл большим мастером всевозможных смешных и даже отчаянных выдумок. Однажды, например, он собрал своих однополчан, сели они в катер, на котором — гроб и они, певчие, в чёрном. Катер выехал на середину Черной речки, и вдруг крышка гроба — долой, из него — десятки бутылок шампанского, и пошла весёлая музыка и пляски. А то ещё этот выдумщик за одну ночь на Невском проспекте на пари поменял местами все вывески... Потом он, к сожалению, скверно кончил... Между прочим, фамилия у него была Лунин, Михаил, адъютант великого князя Константина Павловича, а впоследствии — смутьян, государственный преступник, из тех, кто четырнадцатого декабря...