Хрисанф Херсонский - Вахтангов

Дом опустел. Гнетущая тишина нависла во всех его углах. Младшим сестрам Евгения строго-настрого было запрещено беспокоить отца, отвлекать его от священнодействия, когда он в полутемном кабинете прикидывает на счетах растущие колонки рублей и копеек, множащихся от его операций. По распоряжению Богратиона Сергеевича несмелый смех и плач девочек еще с колыбели подавлялся древним способом: надежной соской с настоем мака.

Одна из сестер Евгения Вахтангова на склоне лет жила у него в Москве. Сознание этой женщины навсегда было окутано темной пеленой. Она сохранила инфантильность души, выбитой на всю жизнь из реальной действительности. В ее детстве бабки говорили: этого не должно быть, если мак дают младенцам «в меру», но меру определяли по-своему…

Прошло два года. За это время Женя в Тифлисе был принят в гимназию. Но житье-бытье мальчика у бедных родственников превратилось в безрадостную и бессмысленную службу. Его загрузили грязной работой по дому. Ни от кого он не видел ласки, ни в ком не встречал участия. Не прижился он и в холодных, казенных стенах гимназии. Среди одноклассников оставался чужаком. Внутренняя сосредоточенность мальчика понемногу переходила в замкнутость. Чувствительность — в отчуждение. Впечатлительность — в страдание. Он прослыл угрюмым маленьким нелюдимом, и от этого еще больше хмурился и еще острее его мучило одиночество. Наконец он так настойчиво запросился домой, что его вернули во Владикавказ…

При возвращении в родительский дом всегда волнуют знакомые голоса дорогих воспоминаний и то, о чем мечталось, принимается, хотя бы отчасти, за сущее.

Женя не был шумным подростком, он инстинктивно не любил громких излияний, улавливая в них нотку позы — она ему претила. Но в душе, как и каждый подросток, он с затаенной надеждой ждал человеческого согревающего общения.

Тем более жестоким стало разочарование. Оно не охладило скрытого пыла его сердца. Но после первых радостных минут возвращения домой сознание необратимых потерь становилось с каждым годом все более беспощадным.

Жизнь в семье превращалась в пытку страхом…

Вот ждут к обеду отца. Можно привыкнуть к чему угодно, даже к ежедневному испугу, как привыкают обедать в один и тот же час. Но само внушение трепета не становится от этого менее тягостным.

Уйти, избежать назначенной в этот час тихой казни нельзя. Обед — это обязательный для всех домочадцев обряд, когда семья встречается с Богратионом Сергеевичем, и все должны быть налицо.

Домочадцы то и дело поглядывают на циферблат. Проходят два томительных часа. Богратиона Сергеевича задержали неотложные заботы на фабрике.

Наконец с улицы врывается в кухню фабричная девушка. Запыхавшись, предупреждает, как с нею условлено:

— Хозяин идет!

Кухарка, утомленная долгим ожиданием у плиты, зло кричит горничной:

— Идет!

Горничная, поправив наколку в волосах, бежит к Ольге Васильевне.

— Барин идет!

Ольга Васильевна произносит негромко — так говорят о привычном, неизбежном несчастье:

— Отец идет.

И машинально одергивает на дочери платьице, смотрится в зеркало, поправляет прическу.

Вся семья выходит навстречу в столовую.

Богратион никогда не изменяет своим обычаям. За столом он молчит, и все должны молчать. Он не делает замечаний, не упрекает, но все чувствуют себя подавленными, как будто они непростительно виноваты в чем-то перед главой семьи, и этой их вины нельзя забыть, и ничего нельзя исправить.

Пройдет много лет. Жизнь обернется катастрофой для всех устоев, которые Богратион Сергеевич считает незыблемыми, она перевернет до основания все в стране, в городе, в семье Вахтанговых… А сын его Евгений всегда будет с гневом, с презрением и тоской вспоминать, как нерушим был проклятый распорядок в этом доме. Здесь даже вещи имели свое постоянное и навсегда отведенное им место, и если бы хоть раз в детстве Женя увидел, что за столом что-нибудь изменилось — ну, хотя бы кувшин внезапно оказался не там, где обычно, или нарезанный хлеб был положен в хлебнице как-нибудь по-другому, — это значило бы, что в доме и в мире случилось что-то невероятное.

Но весь ужас заключался в том, что ничто не менялось в этом доме. Ничто из заведенного раз навсегда отцом.

К пытке страхом прибавлялась пытка неподвижностью, пытка неестественностью, пытка тюрьмой.

Некоторую перемену в доме Вахтанговых внесло появление сына Домны — сестры Богратиона Сергеевича — Ивана Калатозова. Лишившись отца, он должен был позаботиться о многочисленной семье, бросил реальное училище и поступил на службу к дяде. Богратион Сергеевич рассчитывал извлечь из этого двойную пользу. Бедный родственник, в полной от него зависимости, — самый надежный человек на фабрике и верный соглядатай в интимной жизни сына…