– Нет, милый. Ты британский гражданин, – она показала на беленый потолок коттеджа, – наверху считают, что тебе нецелесообразно покидать страну, – Нику было наплевать на целесообразность.
– Меня маринуют в Озерном краю, – он поднялся, – а остальные берут напрокат визитки и готовятся к свадьбе.
Тетя попыталась утешить его тем, что торжество ожидается семейным. Ник ядовито заметил:
– У нас такая большая семья, что она заткнет за пояс любую светскую свадьбу.
Подхватив ведро, он отмахнулся от назойливого комара. Ник надеялся, что тетя сменит гнев на милость и выбьет, как он выражался, разрешение на его поездку в Америку. Он был готов признаться в истинной цели своего путешествия.
– Хотя тетя обо всем догадалась, – Ник был в этом уверен, – я по глазам ее вижу, – они, впрочем, не обсуждали Розу или Эммануила. Ник не хотел просить разрешения на звонок в Нью-Йорк.
– О таких вещах не говорят по телефону, – Ник упрямо сжал губы, – я должен увидеть Розу и нашего мальчика, – Ник получил недавнюю фотографию девушки. Тетя Марта привезла семейный альбом.
– Посмотри на досуге, – мягко сказала женщина, – ты долго был оторван от родни.
Если тетя и заметила пропажу африканского снимка Розы и Эммануила, она ничего не сказала. Ник вложил фото в новую монографию по физике, полученную от мистера Тезки. Из разговоров со Смитом он понял, что работник службы безопасности разбирается в науке.
– Я читал свежие журналы, – объяснил Ник, – однако больше занимался практическими вещами. Мне надо разобраться в событиях теоретической физики, – снимок Розы и мальчика очутился среди страниц, испещренных математической вязью. Ник смотрел на фото каждый день.
– Она очень красивая, – он тоскливо разглядывал девушку, – ей идет местный наряд, – Роза снялась в цветастом платье и тюрбане.
– Она сняла очки ради снимка, – Ник осторожно касался ее щеки, – но очки ей тоже очень идут, – Эммануил напоминал дедушку, однако Ник видел в нем и свои черты.
– У него мамины глаза, – парень улыбнулся, – цвета жженого сахара. Ему не исполнилось и двух лет, он должен расти с матерью и отцом.
На снимке Эммануил упоенно тряс африканским бубном. Остановившись на песчаном бережке озера, Ник закурил:
– Иосиф с Максимом тоже летят в Америку, – пришло ему в голову, – не говоря о Хаиме. В их компании безопасность мне обеспечена, а обратно я могу не возвращаться, – Ник даже остановился, – мне двадцать пять лет, я сам решу, где мне жить.
Америка приняла бы его с распростертыми объятьями.
– Даже если я не займусь военными проектами, – он слушал перекличку птиц над озером, – мы с Розой любим друг друга и должны быть вместе, – тетя Марта рассказала о новой девочке доктора Гольдберга.
– Насчет имени они молчат, – смешливо добавила тетя, – ее называют в синагоге в следующую субботу. Погоди, – она внимательно посмотрела на Ника, – что произошло, когда ты увиделся с Иреной в Цюрихе? – Ник не собирался выворачиваться, как он это называл, наизнанку.
– Службы безопасности и так все знают обо мне и Марте, – разозлился Ник, – нечего давать им личную информацию, – он пожал плечами.
– Ничего, тетя. Мы выпили кофе и появились головорезы Ритберга, – в последние недели Ник только и делал, что говорил о Ритберге и фон Рабе.
– И о проклятых ракетах, – он аккуратно потушил окурок, – и о Марте, – Ник немного побаивался Питера. Эксквайр приезжал в Озерный край после свадьбы в Банбери.
– Он понимает, что мы не могли спасти Марту, – вздохнул Ник, – ему двадцать семь, а не семнадцать, у него холодная голова. Впрочем, у бухгалтера она никогда и не была горячей, – Ник ожидал, что миссии удастся привезти Марту с Эллсмира.
– И расстрелять проклятого фон Рабе вместе с Иреной, – пожелал он, – скатерью дорога, они два сапога пара, – дверь сарайчика заскрипела, мистер Тезка добродушно позвал:
– Мой утренний улов готов, – они рыбачили посменно, – засолим ваших форелей, мистер Смит и поужинаем, впереди много работы, – ополоснув руки в озере, Ник отозвался: «Иду».
Питер Кроу приехал в Лондон ранним поездом. Поднявшись в четыре утра, он сварил овсянку на аккуратной кухне миссис Ровены. Каша пыхтела в эмалированной кастрюльке. Тостер выбросил румяные ломтики русского ржаного хлеба. Мать присылала в Ньюкасл банки соленых огурцов и квашеной капусты. Питер соорудил себе большой бутерброд. Заворачивая пергаментную бумагу, он поймал себя на улыбке.
– Я русский, – он вдохнул аромат ветчины от Берри, – а русские всегда едят в поездах. Мы с Витькой не отставали от других пассажиров, а сейчас он в Якутии, Павел на Печоре, а я здесь, – Питер в сердцах стукнул кулаком по столу, – но надо не геройствовать, а делать свое дело…
Читать дальше