Глеб Пакулов - Гарь

После смерти Никона уже новому царю, которого знавал ещё мальчиком, бывая в царских покоях, писал Аввакум с надеждой на добрые перемены.

«Царю русскому и великому князю Фёдору Алексеевичу.

Издалече вопию к тебе — милостив буде ко мне и помилуй мя, Алексеич, дитятко красное, церковное! Тобою хощет весь мир просветитеся, о тебе люди русские, расточенные по горам и лесам, радуются, што Бог нам даёт державу в тебе крепку и незыблему. Порадуй меня, отрасль царская, и не погуби, зане ты царь мой, а я раб твой: ты помазан елеем радости, а я обложен узами железными, ты, государь, царствуешь, а я во юдоли плачевной плачуся. Увы мне! Помилуй меня, сыне Давидов, помилуя мя, от лют избави — один бо еси ты нашему спасению волен. Аще не ты по Господе Богу, кто нам поможет? Столпы веры дедичей поколебашеся наветом сатаны, патриарси изнемогли, святители падоша и всё священство еле живо — Бог весть может и умроша. Увы, погибло благоговение земли и несть исправляющего в человецех. Спаси их, Господи, ими же ведаешь судьбами, излей на них вино и масло, да приидут в разум.

А што, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, погубителей сатанинских, что Илия-пророк, всех перепластал во един день. Не осквернил бы рук своих, но, чаю, и освятил бы. Да воеводу бы мне крепкого, умного — князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Первого бы Лигаридуса, собаку, и рассекли бы начетверо, а потом и никониян. Небось не согрешим с князем, но и венцы победные получим. Надобно сказать Иоакиму патриарху: отступи от римских законов, дурно затеяли, ей-Богу! Шиши те антихристовы, государь, что нагрянули на Русь, и его, Иоакима, надувают аспидовым ядом. Теперь вся надёжа на тебя, царь православный!

Скажу тебе — Бог судит между мной и царём Алексеем. Слышал я от Спаса — в муках сидит он в жупеле огненном, адовом: то ему за его греховодную правду. Иноземцы, римляне да греки, што знают? Что велено им, то и вытворяли над Россией. Своего царя Константина потеряли безверием, предались турку, да и моего Алексея в безумии его поддержали, костельники, слуги антихристовы, богоборцы.

Прости, державне, пад поклоняюся. Благословение тебе от Всемогущей десницы и от моей, грешного Аввакума протопопа. Аминь!»

Напрасно ждал перемен Аввакум, но и письмеца руки царской не дождался. Тем временем померла и вторая царская покровительница протопопа — Ирина Михайловна, а по Руси ещё яростнее продолжились гонения и казни исконноверцев. Вконец разуверившись в новом царе, Аввакум перестал слать ему письма. Писал их народу, и они расходились широко по России, даже в далёкой Сибири чли их. С одним таким письмом и попался в Москве стрелец Пахом Миши-гин, и после недолгих допросов был казнён на Лобном месте. Да не одно оно было, письмо, были и другие послания к чадам духовным. Их читали, переписывали, передавали друг другу. И хотя иные из грамоток вроде и не предназначались для глаз и ушей царёвых, однако ж доходили до него.

«Возлюбленные чада мои! Ещё ли вы живы, любящие Христа истинного, Сына Божия и Бога, ещё ли дышите?

И я не моею волею, но Божиею до сего времени жив. А что я на Москве гной расшевелил и еретиков раздразнил своим приездом из Даур, то уж мне так Бог изволил быть на Москве. Не кручиньтесь на меня Господа ради, что из-за моего приезда страждете. Если Бог за нас, то кто на ны? Встанем, братие, станем мужески, не предадим благоверия Руси. Пусть никониане покушаются нас отлучить от Христа муками и страстями, но статочное ли дело изобидеть им Христа Бога? Слава наша Христос, утверждение наше — Христос, прибежище наше — Христос!

Обманул собака Никон, понудил царя Алексея тремя перстами знаменоваться: «Троица-де есть Бог наш в трёх перстах, тако и надо знаменоваться». Царь-то, бедной, послушал ево да дьявола и посадил себе на лоб. Ну дожили, попустил Господь до краю, но вы не кру-чиньтеся, мои православные христиане! Право будет конец, скоро будет. Ей-ей не замедлит. Потерпите, сидя в темницах, не поскучте, пожалуйте. И я с вами же, грешник, терплю. Никола Чудотворец и лутше меня был, да со крестьянами сидел пять лет в темнице от Максимиана-мучителя. Да то горе они пережили, миленькие, и теперь радостию радуются со Христом, а Максимиан где? Там же, где теперь наш царь-мучитель — Алексеюшко-то неразумной, — ревёт в жупеля огня адова. На вот тебе столовые долгие пироги, и меды сладкие, и водка процеженная, с зелёным вином! А есть ли под тобою, наш Максимиан-мучитель, перина пуховая и возглавие? И служки опахивают ли твоё здоровье, чтобы мухи не кусали и не гадили на великого государя? А как там срать тово ходишь? Спальники-робятки подтирают ли гузно-то у тебя в жупеле том огненном? Сказал мне Дух Святый — нет-де там у тебя робят тех, все здесь остались, да уж и не срёшь ты с кушанья тово, самого помалу кушают черви, великого государя. Ох, бедной, безумной царишко! Што ты над собою содеял! Ну где твои светлоблещущие ризы и златоуряженные кони? Где золотые палаты? Где строения сёл любимых, где потехи соколиные, где багряноносная порфира и венец царской, бисером и камением драгим устроен? Где светлообразные рынды-оруженосцы, яко ангелы пред тобой попархи-вали в парчовых платьях? Где все затеи и заводы пустошного века сего, в них ты упражнялся без устали, оставя Бога и служа идолам бездушным? Сего ради и сам отринут есть от лица Господа во ад кромешный. Ну, сквозь землю пропадай, блядин сын! Полно христиан тех мучить, давно ждала тебя матица огня адова. Вот и сиди в нём до Судного дня! Сломила-таки Соловецкая обитель гордую державу твою!!»