Анатолий Коридоров - Планета Крампус. Роман

– Да наш сержант такой. Он вечно все путает. Над ним наш взвод всю дорогу смеялся. Он такое, бывало, наплетет…

– Ладно, хватит о сержанте, – прекратил дискуссию Страськов. – Продолжай дальше. Происхождение какое?

А сам, достав из ящика стола коленкоровую папку и раскрыв ее, начал вновь перебирать находившееся в ней бумаги.

– Происхождение? – оживился Жаблин. – Происхождение пролетарское. Истинно пролетарское. Батяня мой кузнец был. Знатный, известный на весь Рыбинск кузнец. Кузнец своего счастья.

Лицо у Жаблина даже посветлело:

– Деньгу зашибал… То есть ковал, заколачивал… О-оо! Другим и не снилось. Без копеечки не сидели. Все у него срослось – и ум, и сила. Помахал он молотом, помахал.

И добавил огорченно:

– А вот я не в батяню пошел. Ни силы бог не дал, ни умом не наделил. Да и кузню нашу в революцию да в гражданскую всю разворошили: молот в одну сторону, наковальню в другую, горн – налево, металл какой-никакой – направо… А как батянька богу душу отдал, вот тут мне вообще беспризорничать довелось. Вот такое мое, стало быть, происхождение, – закончил ответ Жаблин.

Страськов, отыскал наконец-то бумаги Рябова, пробежал их глазами.

– Так, ладно, – согласился он. – Ты мне расскажи, Рябов, за что в штрафную роту попал? Вот тут, – Страськов ткнул пальцем в листок, – в твоем приговоре красноречиво расписано, но мне хочется, чтобы ты своими словами изложил… И поподробнее.

– А чего излагать… Ну, попал на фронт. Кстати, я добровольцем был записан. А как же – страна в опасности. Кому-то надо ее защищать. Ну, вот и я, стало быть, как все…

Жаблин, конечно, умолчал, что на фронт он подался добровольцем далеко не из патриотических чувств, а по совершенно другой причине – прятался от наказания за злодейское преступление. Для чего, кстати, и раздобыл удостоверение личности – красноармейскую книжку на имя Рябова…

– Давай-ка, доброволец, по сути расскажи. Как ты здесь оказался.

– А что говорить, была атака, был бой… – начал нудно вспоминать свою историю Жаблин. – А у меня нога занемела. Все на бруствер и в атаку, а я не смог. А тут вдруг лейтенантишка наш. Вышла ссора. Вот я и схлопотал себе штрафную…

– Очень кратко и очень скромно. Прямо пожалеть можно, – заметил оперуполномоченный. – А вот тут отмечено, что ты нанес ему огнестрельное ранение. Это как?

– Я и сам удивляюсь, товарищ старший лейтенант, – живо откликнулся Жаблин. – Чему их учат в военных училищах? Как на фронт попадают, так и оказывается, что даже простым оружием и владеть-то толком не могут.

– Это почему же? – спросил старлей.

– Да потому! – завелся Жаблин. – Он сам ко мне привязался. И начал пистолетом передо мной махать. Ну, вот и домахался. Сам в себя пальнул, нечаянно, конечно. По неумению с оружием обращаться. Я же и говорю – чему их там в училищах-то военных учат?

– А бежать из траншеи после ранения лейтенанта у тебя нога не занемела? – уставил на Жаблина свои оловянные глаза старлей. – Где тебя поймали?

– Ну почему сразу «убежал»? Почему сразу «поймали»? – с обидой возразил Жаблин. – Я, как увидел, что лейтенант ранен, превозмогая боль бросился искать кого-нибудь из медиков, медсестру там… или санитара. Но близко из них никого не оказалось. Я в поисках бог знает куда зашел. Места-то незнакомые кругом… Ну, а потом и припаяли мне за все про все штрафную роту.

– А вот передо мной докладная. Про совершенный побег с убийством часового и завладением его оружием, – приподнял пальцами на столе бумажку Страськов. – Между прочим, подписанная несколькими свидетелями. Это как? Во-первых, за что взяли под стражу? А потом уж и все остальное…

– За что взяли? – наивно переспросил Жаблин. – Да дело-то было пустяковое, товарищ старший лейтенант. Просто нас заподозрили в изнасиловании одной беспутной шлюшки, которая медсестрой в санитарном поезде значилась. А доказательств нашей вины не нашлось. Только ее ложное, так сказать, обвинение. И все. Да мы ее даже пальцем не трогали, честное слово. А она навыдумывала черт-те что. Ну вот, нас и взяли под стражу до выяснения обстоятельств.

– Ну, допустим, – примирительно сказал Страськов. – А убийство, а побег?

Жаблин пустился сочинять историю побега и всего прочего на свой лад.

– Да тоже, товарищ старший лейтенант, ерунда какая-то, честное слово. Испугались мы, вот и рванули. Но вины нашей в убийстве часового – боже упаси, даже в мыслях не было. А вот глупость совершили, что на оружие обзарились – это беру грех на душу – бес попутал. Дурная привычка с беспризорничества брать все, что близко лежит. Но убить человека!… Да вы что!