Наталия Филимошкина - Предрассветный сумрак

Страшный, обезумевший от боли крик разнёсся в гулких коридорах подземелья.

Давид крепко зажмурил глаза, от страха и отчаяния сердце выпрыгивало из груди. Кто-то рядом застонал, зашевелился, замер, потом вновь застонал, бессвязно бормоча. Острая жалость сдавила грудь. Давид осторожно приподнялся, в темноте разглядывая Карла.

– Что? Ты, что-то говоришь? – он медленно подползал к нему, стараясь не причинять боль раздробленной правой ноге. – Ты, что-то говоришь, мальчик мой? Не бойся, всё будет хорошо. Вот увидишь, скоро ты вернёшься домой, – Давид осторожно положил руку на плечо Карла, – как же обрадуется твоя Марта, когда… – он вдруг резко отдёрнул руку. – Господи!

Сердце зашлось от отчаяния поразившего его, холодная пустота заполнила душу. Дрожащей рукой он закрыл изуродованное пытками лицо, пряча от невидимой темноты слёзы.

– Прости меня! Прости за то, что издеваюсь. Господи! Да за что же всё это!?

У Карла не было ушей. Сегодня, на утреннем допросе, палач их… Уткнувшись в плечо другу, Давид плакал. Он говорил с тем, кто больше никогда, ничего не услышит. Никогда! И ничего! Ему было страшно. Теперь враги подбираться и к нему. Такому одинокому и старому. Давид почувствовал, как сотни рук, появившись из страшной темноты, хватают его за одежду и пытаются утащить. Куда-то далеко. По сырым, грязным коридорам. Всё туда же, в каменную нору, где пахнет кровью и человеческим потом, а в камине – дикий огонь, где на полу железные прутья, стальные обручи, цепи, а чуть дальше, в огромном ковше, кипяток. И руки тянут его к этому кипятку, а он упирается, пытается кричать. И вот его голову наклоняют, и горячий пар разъедает лицо, глаза…

Давид замычал, сильнее прижимаясь к плечу Карла. Сейчас это только видение, но в любое мгновение оно может стать реальностью.

Он лежал на гнилой соломе, широко открыв глаза, мечтая о том, чтобы сердце остановилось, исчезла мгла, и опять было небо и солнце…

– Господи, когда же всё это кончится!?

Карл умер на рассвете. И потрясенный, надломленный бедой старик забившись в дальний угол камеры, горько плакал. Он жалел Карла, самого себя, проклинал инквизитора, и охрипшим сорванным голосом молил, а потом и требовал у Бога пощады. Окончательно потеряв над собой контроль, в каком-то нервном истеричном припадке Давид бросался на дверь камеры, бился об неё головой, стучал кулаками и выкрикивал страшные проклятия своим палачам. Вбежавшие в камеру стражники скрутили ему руки, связали веревками и, удостоверившись, что он не сможет причинить им никакого вреда, принялись избивать до тех пор, пока Давид не потерял сознание.

Вначале было очень холодно. Но всё ближе подходя к выходу из туннеля, Давид чувствовал тепло и видел, как темнота уступает место свету. Вон тому, маленькому огоньку, до которого не так уж и далеко идти. Нужно только дойти, нужно только пройти мрачный туннель, в котором пахнет плесенью и смертью. И тогда он окажется на улице среди людей. И кто-то станет кричать за спиной, чтобы он посторонился, и голова начнет гудеть от всевозможных запахов и шума и в глазах зарябит от проплывающих мимо носилок знатных господ, тонущих в пестром людском море. Теперь-то он знает, что значит дышать полной грудью, наслаждаться свободой, радоваться, смеяться. Он будет просто жить в этом другом, почти забытом им мире. В мире без насилия и пыток, где в любое мгновение можно посмотреть на солнце и рассмеяться весёлой шутке друга. Но вдруг Давид чувствует, как ноги скользят, он падает в грязную, вонючую лужу и опять темнота накрывает его и становится очень холодно. Давид кричит или только шепчет, он уже и сам не знает. Видение исчезает и вместо выхода из туннеля – грязная мокрая стена…

– Эй ты, давай вставай, – кто-то толкнул ногой в бок. С трудом открыв глаза, Давид осторожно пошевелил руками, затем напрягся, помогая себе встать. – Поторапливайся!

Обезумевшим взглядом обвел стены камеры, так и не понимая, где находится.

– Где я?

– В раю, где ж ещё быть евреям!

Весёлый смех двух стражников тупой болью отозвался в голове. Прикрыв глаза, которые болели и щипали, Давид криво улыбнулся.

– Это хорошо, что в раю.

Его взяли под руки и поволокли по сырому, грязному коридору в каменную нору, или, как шутя называл ее инквизитор, камеру удовольствий. Давид растерянно улыбался. Или, быть может, он просто притворялся, чтобы скрыть смятение, боль и страх?