Константин Мальцев - Крестовская. Роман

О Боже! Она ли это? Та ли это маленькая девочка, любившая, когда ей рисовали смешные фигурки животных? Та ли это скромная смолянка, предпочитавшая разговорам о женихах чтение учебников и хрестоматий или, на худой конец, романов? О нет! На нее из зеркала смотрела нагловатого вида разбитная девица, одетая в вызывающий наряд. Вернее, даже не одетая, а полураздетая! Плечи и руки обнажены, ноги обтянуты в трико, и еще эта коротенькая французская юбочка, долженствовавшая распалять воображение зрителей-мужчин. Лицо, правда, имело перепуганное и невинное выражение, но это не выкупало общего впечатления.

– Это не я, – прошептала Мария.

Чувство действительности, вытесненное всей этой театральной суетой и мельтешней, вернулось к ней. Она ощутила вдруг, сколь неестествен окружавший ее артистический мир, ей захотелось сбежать из него, сбежать раз и навсегда.

Но Мария встряхнулась, улыбнулась своему отражению в трюмо. «Назвался груздем – полезай в кузов!» – вспомнилась ей пословица. Нельзя было подвести Подобедову-первую, поручившуюся за нее, Куперника, поверившего в нее, память матери, наконец!

Не убирая с лица улыбки, поспешила она на сцену, тем более что ее уже подгоняли.

Ей казалось, что она удовлетворительно справляется с ролью. Не блестяще, но сносно. С нужной интонацией подает реплики, смешно кривляется и поет куплеты и уморительно подтанцовывает. Глядя в зал, она видела, как зрители, особенно мужчины, направляют на нее бинокли и лорнеты и улыбаются.

«Значит, нравится!» – радостно подумала она. Но тут же она как будто посмотрела на себя со стороны, и пришло осознание, что это не игра ее производит впечатление, а ее полуголый вид, ее ноги и плечи. «Ну и пусть!» – назло самой себе решила она. Ей нравилось, что она нравится, это, как известно, свойственно прекрасному полу.

Роль Марии исчерпалась одним действием. Главный герой пьесы, добродетельный молодой человек, отринул ее кокетничанье с ним и выпроводил прочь. Этим и завершился ее актерский дебют.

Когда закрылся занавес, все поздравляли Марию с почином, со вступлением в театральную семью, которое теперь можно было считать окончательно свершившимся. Особенно рад был за нее Куперник – из почтения к Подобедовой-первой он относился к Крестовской как к своей любимой протеже и, конечно, счел за долг присутствовать при первом ее появлении перед зрителем.

Но актер, исполнявший главную роль, – тот самый добродетельный молодой человек, – выразил недовольство игрой Марии. Улучив минутку, когда она оказалась в относительном одиночестве в своей уборной, он, блистательно красивый, тем паче в не смытом еще гриме, проговорил:

– Вы ни дать ни взять деревяшка сегодня были.

Мария опешила. Так неожиданно было слышать подобные слова после всех только что пропетых ей славословий. Она посмотрела в его красивое лицо, надеясь увидеть лукавую улыбку, коей сопровождают шутки. Но он был серьезен и даже зол и от этого еще более красив.

– Именно что деревяшка! – раздраженно повторил он и вышел.

Столь нелестный отзыв остался единичным. Даже в газетной рецензии, посвященной спектаклю, сдержанно похвалили Марию, отметив ее «прекрасную читку» и то, что из нее «обещает выработаться замечательная актриса». Это печатное мнение, присоединенное к остальным, устным, перевесило оценку, сделанную партнером по сцене. «Никакая я не деревяшка! – думала Мария. – Просто он завидует, что мне, с моей второстепенной ролью, уделили больше внимания, нежели ему!»

Следующие несколько недель она купалась не то что в лучах славы – об этом говорить все же не приходилось, – а во внимании публики. Молоденькая и хорошенькая, что еще нужно актрисе для успеха! Даже поклонники из местных богатых театралов у нее появились, пытались, впечатленные ее внешностью, проникнуть к ней в уборную, чтобы выразить восхищение, но их отваживал Куперник: он твердо следовал просьбе Подобедовой-первой оберегать Марию от такого рода приключений.

Куперник не только приглядывал за ней, но и приглядывался к ней как к актрисе. Кое-какие особенности в ее игре открылись его взгляду, и не лучшего свойства. «Деревяшкой» он бы ее не назвал, но все же…

Однажды, после очередного водевиля и очередной полученной Марией порции зрительских восторгов, он вызвал ее на откровенный разговор.

– Я много наблюдал за вами, госпожа Крестовская, – начал Куперник, – и заметил, что вы не вся отдаетесь действию спектакля.