Константин Мальцев - Крестовская. Роман

Во-первых, отец уехал из Петербурга и, у Мани имелось такое ощущение, совсем забыл про нее. Во всяком случае, писем от него почти не получалось. Маня обижалась, но оправдывала его, что он очень занят, ведь у офицеров жизнь вон какая сложная, походная и боевая.

А к удивлению всех окружающих, Крестовский и действительно стал офицером, променял жизнь литературную на жизнь армейскую. Он был определен юнкером в 14-й Уланский Ямбургский полк, стоявший в Гродненской губернии. То была мечта его детства – стать уланом, что и неудивительно: уланами служили и отец его, и дед. После написания и издания «Петербургских трущоб» и освобождения от семейных уз ничто не мешало ее осуществлению. Со спокойной душой отбыл он к месту своего назначения, в Западный край Российской Империи. Тем, что в столице остается его маленькая дочка, он нимало не смутился. Чай, не одна же она остается, а с матерью!

Матери, однако, тоже было не до Мани. Состояние Варвары Дмитриевны, после смерти младшей дочери и разрыва с мужем, предсказуемо ухудшилось. Болезнь с новой силой навалилась на женщину, ослабленную нервными переживаниями. Чтобы не смущать Маню своим угасающим видом, Варвара Дмитриевна сбыла ее на руки бабушке.

А затем случилось куда более страшное событие, чем отъезд отца, самое страшное, что может припасти для ребенка жестокосердая судьба. Мать умерла.

Вот такие потрясения.

Но они не ожесточили Маню Крестовскую, нет. Маня была милой девочкой и выросла в прекрасную, грациозную девушку, да еще и образованную.

Последнему поспособствовало то, что она проходила курс в Смольном институте благородных девиц. Кроме воспитания и преподавания хороших манер, каковые должны отличать благородных девиц (неспроста же такое название!), там давали вполне сносные знания по основным наукам и отраслям мысли. И главное – Маня оказалась к ним восприимчива, с раннего детства тяга к познанию, к восприятию нового была в ней одним из сильнейших стремлений.

Так что в учебе она была одной из первых в институте. Вряд ли, однако, это выглядело уж очень мудреной задачей – превзойти в этом отношении однокашниц-институток. Выделялись, конечно, девицы прилежные и старательные, мечтавшие при выпуске получить «шифр» – золотой вензель с инициалом императрицы, дававшийся лучшим десяти ученицам, но они пребывали в меньшинстве. Если же говорить о большей части Маниных товарок, то не науки, и особенно в старших классах, волновали их девичьи сердца, а моды парижские и мечты о хороших женихах.

Последние были главным предметом разговоров, ведшихся в дортуаре – общей спальне – после объявления об отходе ко сну. «Смолянки» переговаривались и пересмеивались, лежа в своих постелях, и старались делать это потихоньку, шепотом, чтобы классная дама не услышала, но дортуар был помещением длинным, и чтобы та или иная фраза донеслась из одного конца в другой, приходилось все-таки повышать голос. По счастью, классные дамы были к старшим воспитанницам, ввиду их великовозрастности, невзыскательны и не прекращали творившегося безобразия.

– Ах, скорее бы уже выпуск! – говорила, мечтательно потягиваясь, одна из девушек, по имени Наденька. К занятиям и получаемым на них отметкам она относилась легкомысленно, зато заранее обдумывала в мелочах, в каком она будет платье на вручении аттестатов. – Свобода! Представляете, свобода!

– А что ты будешь делать с этой свободой? – с явно слышавшейся в интонации усмешкой спрашивала Лида, в противоположность Наденьке отличавшаяся живым, пытливым умом, но не отличавшаяся красотой, опять же на контрасте с Наденькой.

– Как что буду делать? – удивлялась та. – Замужество – вот предназначение всякой женщины. Жаль, некоторым дурнушкам этого не дано испытать.

Лида делала вид, что не заметила пущенную в ее адрес шпильку, и только прикусывала губу от досады.

– И что ж, у тебя и кандидат в супруги имеется? – интересовалась она.

– А как же! Мне бабушка говорила, что с моим приданым да с моим хорошеньким личиком долго в девках не засиживаются. Она так и сказала, что быстренько меня пристроит и что на примете у нее кое-кто есть для меня. И я знаю, о ком она речь ведет. Есть у нашей семьи знакомый – генерал, вдовец и вообще очень положительный человек. Но я за него не хочу – он же ровесник моей бабушке.

– А я бы пошла за генерала! Люблю военных! – вставляла Анна, способностей не выдающихся, но бравшая свое в учебе долбежкой.

– Я тоже люблю, – заверяла Надя, – но зачем же за старика? Вот у меня кузен есть – Николя. Тоже военный, но молодой. Кавалергард и красив как Аполлон. А мазурку как танцует! Видели бы вы, подружки мои, влюбились бы. Но поздно, поздно, мадемуазельки! Он – мой, и только мой! У нас даже поцелуй состоялся, когда я последний раз дома была. А ты, Лида, говоришь, что делать! Целоваться, любить и быть счастливой – вот что делать!