Владлен Шувалов - Рождение династии. Книга 2. Через противостояние к возрождению

Ввалились в комнату: князь Михаил Туренин, князь Петр Засекин, князь Федор Мерин-Волконский, дворяне…

Мерин-Волконский подошел к царице.

– Ступай с нами!

– Куда?! Как смеешь?! – вскочил Василий Иванович, но его оттеснил от жены Ляпунов.

– Хлопот от вас много…

Чего, ребята, ждете, уведите царицу! Знаете, куда везти!

– Василий Иванович! – закричала Марья Петровна, но ее вытащили из спальни, и она больше не звала.

– Куда вы ее? – спросил Шуйский.

– А куда еще – в монастырь, в монахини.

– Вы не смеете!

– Ты смел государство развалить!?

– В какой монастырь?!

– Да зачем тебе знать? – ухмыльнулся Ляпунов. – Тебе мир не надобен. Богу будешь молиться… А впрочем, изволь – в Ивановский повезли.

Сегодня и постригут.

– За что меня так ненавидите?

За Отрепьева, за польские жупаны, от которых русским людям в Москве проходу не было? За то, что я низвергнул их? – взмахнул руками, отстраняя от себя насильников.

Кого я только не миловал! Злейших врагов моих по домам отпускал. Казнил одних убийц. Я ли не желал добра России, всем вам?

– Чего раскудахтался? – сказал Ляпунов и повернулся к появившимся в комнате чудовским иеромонахам.

– Постригите его, и делу конец.

Иеромонах, белый как полотно, спросил царя:

– Хочешь ли в монашество?

– Не хочу!

Иеромонах беспомощно обернулся к Ляпунову.

– Что вы как телята! Совершайте обряд, чего озираетесь? Вот иконы, а Бог всюду!

– Но это насильство! – крикнул Шуйский.

– А хоть и насильство. – Ляпунов схватил царя за руки – Не дергайся… Приступайте!

Иеромонахи торопливо говорили нужные слова, Шуйский кричал:

– Нет! Нет!

Но князь Туренин повторял за монахами святые обеты.

Кончилось, наконец.

– Рясу! – зарычал Ляпунов.

Василия Ивановича раздели до исподнего белья, облачили в черную иноческую рясу.

– Теперь хорошо. – Ляпунов с удовольствием обошел вокруг Василия Ивановича.

– Отведите его к себе в Чудов монастырь. Да глядите, чтоб не лентяйничал, молился Богу усердно.

– Дураки! – крикнул насильникам Василий Иванович. – Клобук к голове не гвоздями прибит!

…Царицу Марью Петровну постригали в иноческий сан в Ивановском монастыре. Силой. Вместо обещаний Господу, вместо радости и смирения царица срывала с себя рясу, бросала куколь, кричала мучительницам своим:

– Будьте прокляты, сослужители Змея! – и плакала, плакала, звала мужа своего. Царицу заперли в келии.

Ночью к ней пришла игуменья:

– Патриарх Гермоген поминает мужа твоего Василия царем, а тебя, Марья Петровна, царицей. Не брани нас, терпи. Бог даст, уляжется смута.

– Прости и ты меня, матушка, – ответила государыня.

– Но я так тебе скажу. Коли патриарх насильного пострижения не признал, то и тебе не следует держать меня за инокиню…

– Будь, по-твоему, – согласилась игуменья.

Царица за себя постояла, а Василий Иванович монахам перечить не стал.

Держали его в Чудовом монастыре, в тюремной келии.

Патриарх Гермоген на каждой службе возглашал проклятье Ляпунову и его мятежникам, объявляя постриг Шуйского и жены его в монашество насильством, надругательством над церковью. Гермоген монахом назвал князя Туренина, который произносил обеты и повелел ежедневными молитвами замаливать грех свой перед Господом.

Бояр охватило всеобщее смятение и в этом смятении образовалась небольшая группа высшей знати, которая знала, что делать.

В центре стоял князь Федор Иванович Мстиславский. Мстиславские происходили из рода Гедиминовичей и по своей родословной были ближе всех других претендентов к престолу и поэтому пользовались всеобщим уважением.

Вокруг него собрались сторонники: Иван Воротынский, Андрей Трубецкой, Андрей Голицин, Борис Лыков-Оболенский, Иван Романов и Федор Шереметьев.

С молчаливого согласия других думских бояр они объявили себя правительством.

Так возникла на Руси новая власть – «семибоярщина». На другой день после пострижения Шуйского в монахи «Вор» прислал к боярам грамоту, требуя открыть для него ворота. Ответили уклончиво: нынче день пророка Ильи, ради праздника никакого дела вершить нельзя, Дума соберется завтра.

На самом-то деле Мстиславскому было не до молитв, не до праздности. Коварствовал князь. 20 июля он рассылал по городам грамоты: «Польский король стоит под Смоленском, гетман Жолкевский в Можайске, а Вор в Коломенском. Литовские люди, по ссылке с Жолкевским, хотят государством Московским завладеть, православную веру разорить, а свою латинскую ввести. Мы, видя, что государя царя Василия Ивановича на Московском государстве не любят, к нему не обращаются и служить ему не хотят… били челом ему… И государь государство оставил, съехал на свой старый двор и теперь в чернецах, а мы целовали крест на том, что нам всем против воров стоять всем государством заодно и Вора на государство не хотеть».