Владлен Шувалов - Рождение династии. Книга 2. Через противостояние к возрождению

– Я это сделал не по своей воле, – сказал Жолкевский, – а по просьбе бояр, чтобы отстранить на будущее время смятение в народе.

А что я привез его в мирском платье, то он сам не хочет быть монахом.

Гетман помолчал:

– Я не знаю, как мне обращаться к вашей милости. Одни называют Филарета митрополитом – тогда ваша милость есть высокопреосвященство, другие же именуют патриархом, тогда мне следует называть вашу милость святейшим. Но разве не удивительно: вы не ведаете сами иноческих имен Василия и Марии.

Верно, я не искушен в тонкостях священных обрядов, принятых в московских церквах, однако уверен: насильное пострижение противно и вашим и нашим церковным уставам.

Царь Василий и царица Мария не произносили клятв перед Богом. Эти клятвы дали за них насильники. Святейший патриарх Гермоген почитает за иноков тех, кто давал клятвы.

Филарету пришлось извиниться перед Жолкевским. На другой день послы отправились к Жолкевскому переговорить с ним один на один.

Гетман начал речь, сначала показывая желание уступить, чтобы потом свести на свое:

– Это было бы хорошо, как вы желаете, чтоб Смоленск целовал крест одному королевичу, чтоб иным городам не было сомнения. Государь наш король поехал бы себе в Польшу и Литву, людей своих послал бы на «вора» под Калугу, а других бы оставил в Смоленске, но это я говорю только от себя, а королевская воля иная.

Он государь в том волен. А о Смоленске я вам скажу: точно нельзя не быть там польским и литовским людям, да и в договоре написано, чтоб в пограничных городах до достаточного успокоения российского государства, были люди польские и литовские.

Напрасно послы твердили: в договоре написано, чтобы ни в один город не вводить польских и литовских людей.

– Вы упрямитесь, – говорил гетман, – в договоре написано было, что в Москву польских и литовских людей не впускать, а потом бояре московские, узнавши, что между московскими людьми есть измена, сами в Москву пустили польских и литовских людей, и теперь они живут в Москве в добром мире.

Что же такое, что вам не наказано? Можно сделать это и мимо наказа, можно пустить в Смоленск польских и литовских людей, Смоленск – место порубежное: Михайлу Шеину и смоленским стрельцам король не верит, затем, что многие выходцы говорили нам, что Михайло Шеин и смоленские стрельцы сносятся с «вором».

Ныне предстоит великое дело. «Вор» стоит в Калуге.

Если наш государь пойдет в Литву, а люди королевские будут в Москве и под Калугою, Смоленск будет у них позади и дорога нашим людям через Смоленск, и, если нужно будет королю послать людей своих через Смоленск к Москве или в иные города, как же нашим людям ходить мимо Смоленска?

– Смоленск может быть без польских и литовских людей, – отвечал князь Голицын.

– Смоленск во все смутные годы не отступал от Московского государства и не бывал в смутах, не приставал к ворам и теперь, как поцелует крест королевичу Владиславу Жигимонтовичу, так и будет ему служить и прямить.

– И для иных многих дел, – сказал гетман, – нельзя оставаться Смоленску без польских и литовских людей.

Если велите в Смоленск пустить наших людей, как пустили уже в Москву, так у нас и доброе дело сделается. А не пустите, так доброго дела не будет, крестное целование долой, и станется кровопролитие не от меня, а от вас, послов, оттого, что договора вы не исполняете.

– Хитер! – подумал о гетмане Филарет, – так и норовит вину со своих плеч на наши переложить!

Что же делать? – мучительно раздумывал митрополит: дать добро впустить в Смоленск королевские войска, значит, нет пути назад в Россию. Заклеймят его в Москве именем предателя. Отказаться – значит, не быть договору, значит – снова война!

После долгого раздумья Филарет ответил:

– Без совета со святейшим патриархом всея Руси и без совета с боярами и со всеми людьми нам нельзя пустить в Смоленск польских и литовских людей ни одного человека. Передай наше челобитье его величеству королю, чтоб нам позволено было послать гонца в Москву.

– Сколько людей хочет король оставить в Смоленске? – вмешался в разговор князь Голицин, – нам нужно об этом отписать в Москву.

Гетман на это отвечал:

– Когда к вам отпишут патриарх и бояре по совету всей земли, что в Смоленск велено впустить королевских людей, тогда мы и скажем вам про то, скольким людям нужно быть в Смоленске. Тогда и Смоленск приведем к крестному целованию на имя короля.