Поднялся ветер, и верхушки деревьев угрюмо зашелестели, будто выказывая своё недовольство этим непрошеным гостям. Где-то совсем рядом, словно грудной младенец, зарыдал сыч, и даже сердце барона едва не ушло в пятки.
Наконец, решив, что ожидаемый час наступил, барон подозвал к себе одного из сержантов и велел тому подать условный сигнал. Передав свою алебарду товарищу, сержант вытянулся, приложил руки к лицу, и из его уст понеслось мелодичное пение соловья.
Прощебетав несколько мелодий, сержант умолк, и снова все семеро принялись ждать.
Через минуту он опять повторил то же самое. Но вокруг было тихо, только уханье сов, перемежающееся с жутким рыданием сыча да волчий вой нарушали мёртвую тишину.
Лишь на третий раз, когда барон и его люди было уже решили, что ожидаемая встреча не состоится, из лесной чащи послышался ответный сигнал. На переливающиеся трели соловья ответили робким, едва слышным овечьим блеянием.
Услышав ответ, барон злобно выругался и, стараясь соблюдать своё обычное, свойственное лишь ему, спокойствие, принялся ждать.
Не прошло и минуты, как отовсюду послышался шелест раздвигаемых кустов ракитника, и один за другим из лесной тьмы стали выходить люди. Их было пятнадцать. Все из окрестных селян, что было видно по коротким широким штанам, зашнурованным под коленями, широким рубахам, заткнутым в эти штаны, надетым поверх них кафтанам, подпоясанным в талии, и завязанным под подбородком белым чепцам. Из них выделялся один, у которого поверх рубахи была надета господская ливрея с фамильным гербом сеньора.
Месье Клод сразу же узнал своего лесничего, полностью отвечавшего не только за лес, у которого они сейчас стояли, но и за многие земли, раскинувшиеся на мили вокруг.
Представ перед своим сеньором, егерь положил правую руку на грудь и от всей души поклонился. То же самое вслед за ним проделали и крестьяне.
– Что случилось, Ги? Неужели бывалый егерь не смог справиться своими силами? – слегка улыбнувшись, спросил барон и протянул руку лесничему.
С учтивым поклоном тот протянул руку в ответ. Лесничий был единственным из присутствовавших, кто удостаивался чести здороваться за руку с самим господином.
– Покорнейше прошу вашего извинения, но похоже, на этот раз, своими силами нам не управиться, – сохраняя раболепную позу, ответил лесничий.
На некоторое время вновь воцарилось молчание.
– Сколько их? – снова обретя свой суровый вид, спросил барон.
– Точно не могу сказать, но уж верно не менее сорока, – ответил Ги.
– Отлично! Как раз справимся, – после секундной паузы сказал барон и похлопал лесничего по плечу.
Тот лишь грустно кивнул головой.
– Как называется эта деревня? Лаб… Лаб… Лабри… Лабри, если я не ошибаюсь, верно? – спросил барон, с прищуром глядя на мерцающие огоньки деревушки.
– Да, монсеньор, вы правы. Именно Лабри, – едва выпрямившись, ответил лесничий.
– С тобой есть кто-нибудь отсюда? – спросил барон, глядя на стоящих позади крестьян.
– Конечно, монсеньор, – ответил Ги и сделал знак стоящему за его спиной мужику.
Из темноты вышел дородный, упитанного вида детина, с полным сальным лицом и здоровенными, как кузнечные молоты, ручищами. Одет он был как и другие крестьяне – в широкие, подвязанные под коленями штаны, широкую рубаху и просторный подпоясанный кафтан. Вместо чепца на голове у него был покрывающий плечи длиннохвостый капюшон с зубчатой пелериной, принятый у мужчин всех сословий, а ноги обуты в простые, но добротные сапоги. В руках он держал длинную, остро отточенную рогатину, и то и дело брался за рукоять висящего на поясе огромного разделочного ножа.
– Приветствую вас, монсеньор, – грубым голосом проговорил здоровяк и, как положено, поклонился.
– Ладно, не время для церемоний, – резко ответил барон и сразу же перешёл к делу. – Как они вооружены?
– Как обычно, монсеньор, своими длинными луками. Дьявол бы их забрал!
– М-м-м… Я слышал, они продают свои души дьяволу, чтобы тот всегда посылал их стрелы прямиком в цель.
– Вы правы монсеньор, так оно и есть, – подтвердил крестьянин и покрепче сжал свою рогатину.
– А что у них есть ещё, кроме луков?
– У каждого есть большой нож. Он им необходим для ухода за луком и стрелами. У некоторых есть кинжалы. У одного, кажется, даже видели меч.
– Отлично! Значит, перед нами эти английские псы почти безоружны.
– Верно, монсеньор. К тому же каждый вечер эти белобрысые собаки напиваются, как свиньи. Пережрали всё пиво, что было у нас в погребах. И ещё недовольны! Вино им, видите ли, подавай! А мы люди бедные. Вино у нас редко водится.
Читать дальше