Серж Арденн - Тайна Тамплиеров

Корявые пальцы старика, унизанные несколькими весьма дорогими перстнями, сжимали подрумяненную на огне, заднюю часть курицы, другая половина которой лежала в оловянном блюде, на полу, у ног Живоглота. Откусывая большие ломти белого мяса, при этом заливая горячим соком полы, в прошлом, бархатного камзола, мужчина запивал снедь вином, облизывая и вытирая рукавом влажные губы.

Заметив Месафьеля, первым переступившего порог, человек вскочил, не выпуская из рук обглоданный скелет, и с восторженными возгласами обхватил за шею старого приятеля.

– Дьявол разнеси мой седой череп! Порази гром небесный всех честных людей нашего дрянного королевства, если это не Жадный Гном Месафьель!

Прозвище, произнесенное Живоглотом, а так же брызги куриного соуса, оставившего следы на одежде гостя, несколько смутили Месафьеля. Он, похлопывая по тощим бокам старика, то ли морщась, то ли улыбаясь, изловчился в скором времени высвободиться из его навязчивых объятий.

– Да, это я, старина Живоглот, и как видишь не один.

С трудом смирившийся со столь кратковременным дружеским порывом коротышки, Живоглот, пережевывая беззубым ртом мясо, уставился на спутников старинного друга.

– Э-э, да ты я вижу, прозябаешь в обществе благородных господ? И шпага при тебе.

– Как видишь. Хочу представить тебе моих друзей.

С того времени как Месафьель выбрался из мира отверженных и обездоленных, поступив на службу к д,Анжу, он поднабрался хороших манер, что позволило ему, довольно изысканным жестом, указав на спутников, почтительно произнести:

– Мой повелитель, Его Милость, барон д,Анж, а это метр Лаоль.

Густые с завитыми кверху уголками брови, словно улыбка мадонны, поползли вверх, обнажив округлившиеся глаза Живоглота.

– Мне, Ваша Милость всё одно, барон, аббат, да будь хоть принц крови. Мне важно, что вы за человек. Вот, например, взять монсеньора Ришелье, тоже из дворян, но окажись он среди нас я бы не позавидовал толстосумам.

За всё время нахождения на территории безраздельной власти городской черни, которую так упорно не желают замечать сильные мира сего, д'Анж слушал и наблюдал с присущей себе проницательностью и вдумчивостью. Ему, как потомственному дворянину было, конечно же, отвратительно всё чего коснулась зловонная, костлявая нагота, всё, с чем он столкнулся в этих омерзительных городских дебрях именовавшихся не иначе как «парижским дном». С другой стороны, руководствуясь исключительно холодным расчетом и не отличаясь брезгливостью в способах достижения цели, он понимал, что люди подобные Живоглоту, могут оказать неоценимую помощь в его, далеко на всегда законных предприятиях. Именно последнее обстоятельство, возымело решающую роль в выборе позиции избранной хитрым бароном. Он, без тени лукавства улыбнулся и довольно любезно, ответил:

– Вам не придется доказывать мне правоту ваших слов, так как я уже давно принял догмы, которые вы и подобные вам проповедуют. Голубая дворянская кровь, проистекающая в моих жилах с рождения, смешалась с кровью простолюдинов в многочисленных баталиях и лишениях, выпавших на мою долю. Я ел протухшую падаль и пил воду из луж. В моей израненной душе не осталось ничего, что могло бы дать волю утраченному высокомерию. Зачем же мы будем клясться друг другу в том, что ниспослал на нас Всевышний, вылепив всех из одной грязи, а затем в шутку, ради потехи, разделив на рабов и господ. Я не стану жертвой того, кто делит нас, используя слепой жребий. Я готов назвать вас другом, братом, невзирая на происхождение, если мы чувствуем это родство.

Слова барона, словно ковш холодной воды подействовали не Живоглота. Он остолбенел, выпучив глаза и открыв рот, откуда выпал кусок пожеванного куриного мяса. Его брови, устремившиеся вверх, собрали на лбу гряду глубоких морщин, а скупая слеза, оставив за собой влажный след, исчезла в дебрях седых волос, покрывавших подбородок. Он ещё несколько минут, с благоговением осязал молодого дворянина, после чего, с трудом сглотнув, произнес:

– Клянусь всеми бесами пекла, клянусь пастью сатаны и кишками убиенного еретика Колиньи, если я встречал, когда-либо, более достойного молодого человека.

Не меньшее удивление постигло и Месафьеля, отпечатавшись на его уродливом лице нелепой гримасой. И лишь, хорошо знавший своего господина Лаоль, загадочно улыбнулся, спрятав лукавый взгляд под полями фетровой шляпы.

Огромные ладони, старика – сбросив с грохотом на пол множественные черепки, с остатками воска и отшвырнув корзину с серебром, занимавшую центр стола – с неистовством, продиктованным теплыми дружественными чувствами, впились в плечи барона.