Серж Арденн: Анжуйцы

– Да, но кто же на самом деле этот чертов Черный граф? И чем, дьявол бы его побрал, он так знаменит?!

Возглас де Шале, заставил королеву и де Шеврез снисходительно улыбнуться, глядя на разгорячившегося маркиза, отчасти потерявшего контроль над собой. Молодой вельможа подавив неистовство, поклонился, тем принося извинения дамам за вырвавшиеся ругательства.

– Не нужно так кипятиться, милый Анри. Ваш темперамент вполне известен. Вот только в других делах.

Герцогиня, переглянвшись с Анной, рассмеялись. Маркиз с досады разорвал четки, отчего круглые, деревянные шарики забарабанили по полу, что, впрочем, не привлекло внимания заговорщиков. Мужчины заворожено глядели на герцогиню. От лица королевы повеяло холодом. Де Шеврез нахмурив брови, произнесла:

– О Черном графе, доподлинно ничего не известно. Бесспорно лишь одно, он весьма недружелюбно настроен в отношении нашего «друга» – господина Ришелье. Кардинал, в свою очередь, так же считает его заклятым врагом, и довольно давно, пытается изловить и уничтожить. Но всё, как вы понимаете, тщетно. Черный граф как и полагается приведению, каждый раз выскальзывает из его рук, и весьма умело, пытается насолить «Красному герцогу», что, надо признать, ему порой удаётся. За этой дуэлью, с интересом, наблюдает весь Старый Свет. Кто стоит за Черным графом, неизвестно. Его никто не видел, и о нем никто, ничего не знает.

– Ну, а какое отношение это имеет к нашему делу?!

Теряя терпение, возмутился капитан королевских мушкетеров. Герцогиня, преисполненная иронии, смерила высокомерным взглядом нетерпеливого гасконца, отдавая себе отчет, в том, что жители этой маленькой, южной страны частенько несдержанны, вздорны и безрассудны. Но расчетливая де Шеврез достоверно знала и понимала другую сторону монеты, под названием Гасконь. Эти люди беззаветно преданны, бесстрашны и, до исступления, стойки в своих притязаниях, что делало этого неотесанного мужлана – де Тревиля, весьма пригодным, для затеянной ими игры. Стоит лишь, забегая вперед, заметить, что подобная точка зрения была самым невинным заблуждением в отношении капитана.

Она улыбнулась, одной из своих очаровательнейших улыбок, продолжив.

– А отношение, к нашему делу, это имеет следующее. К графу де Бокуз, явился человек с посланием, в котором говорилось о том, что Черный граф знает о готовящемся заговоре, против кардинала. Так же, этот таинственный месье заверил, что нам нечего опасаться, так как он на нашей стороне, и готов всячески содействовать нашим намерениям.

Все присутствующие, с подозрением, переглянулись.

– Нет господа, вам не о чем волноваться и подозревать друг друга. Это бесполезно. Письмо, к графу, было доставлено ещё до того, как все вы были оповещены о нашем предприятии. Оно было вручено ещё до того, как о заговоре узнал сам де Бокуз.

Герцогиня умолкла, нервно покусывая губы. Заговорщики с глупым видом, обескуражено осматривали друг друга. Лишь приглушенный голос королевы, сумел собрать их рассеянное внимание.

– Мне порой кажется, что это письмо, оказалось у графа раньше, чем всем нам пришел в голову план свержения этого чудовища Ришелье.

Воцарилась тишина. На лицах собравшихся появился ужас. Только веселое потрескивание дров в камине, несколько разгоняло их, всё сильнее укреплявшиеся, сомнения и страх.

– Постойте, постойте! Как такое может быть?! Это невозможно! Ну, хорошо, черт нас разорви, хорошо! Вот вы граф, вы, почему не схватили этого посланца? Почему не допросили, на дыбу, «испанский сапог», не знаю кой черт ещё!.. Где само письмо?! Что всё это значит, прах нас побери?!

Де Тревиль во время горячей речи, несомненно перешел грань дозволенного, но выпустив пар, он почтительно и покорно поклонился дамам. Анжуец, выдержав многозначительную паузу, обернулся к капитану, и совершенно спокойно заговорил:

– Видите ли, любезный капитан, во-первых, всё то, о чём поведала герцогиня, является чистой правдой. В бумаге именно об этом и говорилось. А, во-вторых, само послание сгорело. Человек, который его принёс, выхватил письмо из моих рук, как только я его прочел, и бросил в камин. Я признаться, после прочитанного, был немного не в себе, а он, стервец, выхватил, и в камин. Я даже опомниться не успел. Помню вот только, что, в конце, вместо подписи, стояла монограмма в виде креста сложенного из четырех мечей, сомкнутых остриями к центру, и обрамленных, круглым, дубовым венком, а так же две литеры, «C.» и «N. 4». А допрашивать его не было смысла.