Алоис Йирасек - В поместье герцога. Роман

Пока бабы исподволь сплетничали, пустующий стул Подгайского отодвинули, так ничего и не решив. Местный писарь вытащил из-под полы книжечку, по которой читал два вечера подряд. Когда принёс её впервые, рассказал о ней, что это «ни просто мимолётная история, но печатная проповедь, да ещё такая прекрасная, что её стоит прочесть каждому, особенно в нынешнее лихое время».

Та книжка обстоятельно рассказывала о французских путях свободы, и писарь, надев костяные очки, держа на вытянутой руке перед собой книжку, принялся читать вторую главу, которая доказывала, что христианское мировоззрение виновно во всём, что только возможно, и что потрачено, чтобы та часть французской свободы, которая уже существовала, теперь была разрушена. Все набожно прислушались. «Если бы наступило благоденствие и существовала ненависть против наказания лихорадки свободы, а также праведного исправления подобной несправедливости, можно было бы в каждом зажечь огонь подобной веры! Неужели вы не хотите и не способны захватить для себя хоть капельку свободы, чтобы ваша родина и вся чешская земля закрепилась за вами?.. Вас же беспокоят, права всего народа да и ваши собственные. Бейте каждого, кто ограничивает вашу свободу и ваше право.

– Вот и до нас дошло! – глубоко вздохнул Земан.

– Ну да, ясно.

– Слава Богу. Только разок.

– А может и скрыто где.

И минуты не прошло, как дверь в трактир отворилась, и на пороге показался новый гость. Это был мужчина среднего роста, укутанный в тёмно-синее пальто.

За столом «по соседству» удивились.

Все погрузились в свои думы.

С волками жить – по-волчьи выть.

А гость снял пальто, повесил его на стену и встал посреди избы, разглядывая посетителей.

Он был в тёмно-коричневом камзоле до колена, в чёрных штанах и в башмаках, набитых свежим снегом. По одёжке вроде и похож на соседей, но с гребнем в волосах и совсем без косички. Волосы ниспадали ему на брови, покрывая лоб кудрями. Почти потускневшее лицо изборождённое морщинами делали строгим орлиный нос и широкая седая борода. Густые брови подняты, под ними слева горел глубоко впавший серый глаз. Правый глаз был слеп.

Незнакомец не сел за соседний стол, а пристроился в одиночестве в углу.

Не осталось у Яролимека даже пустующего стула учителя и ничего другого, что собравшиеся могли бы предложить гостю. Да и говорить о нём не решались – местные говорили лишь о местных. Тот сам поведал, что был знатным паном, неженатым по имени Валентин Кохан, но все в округе прозвали его «слепым молодцем».

И тут Яролимек позволил ему занять пустующий стул учителя.

Валентин Кохан оговорился, что уже устал от чтения, и его тонкие губы при этом скривились в улыбку.

Писарь подметил, что прочёл верно.

– Жаль, раньше не пришёл, поздно услышал, что сегодня узнал, уже самый конец. Но вижу и в этих словах много правды.

– Вот так «слепой молодец»!

– Да, и своей правдой безбожные французские мятежники уже успели недобрых дел натворить.

– Так ведь и добрых тоже. Вот кто и получил, так по заслугам. А ведь прочим и помогли, как и нам свободу дали.

– Хммм… Да какая там свобода! – возразил писарь, – Коли столько народу полегло за неё…

– Так ведь и оковы пали, и дышать вольнее стало, чтобы все равны стали перед Господом Богом, – выругался «слепой молодец».

– Но Вы не берётесь утверждать, как и прочие, принявшие тот бунт. Однако припомните, началось*то у нас вроде как со свободы, а вышло что: пустая возня, суета и недоразумение, – твердил Земан.

– Прямо как дети неразумные. А как же тысячи местных жителей, сбитых с толку, получившие лишь суету и недоразумение от такой свободы.

– Хммм… И не говорите, против Воли Божьей и святой веры и так много попущено – дай только волю всяким еретикам.

На те слова Брахачек под столом тихонько постучал Суханка, и все устремили свои взоры на Кохана, ожидая, как он отреагирует на подобные уловки и намёки на подозрения в «тайном масонстве» и безбожии.

– Был приказ императора Йозефа, а он не очень-то разобрался в ситуации.

Все смолкли. Они-то ждали чего-то другого против веры, еретического, а тот прикрылся приказом!

– А также поручено, – снова парировал писарь, – Чтобы в костёлах или на улицах майские ветви не выносили при процессе изнесения божественного тела.