Евгений Шалашов - Умереть на рассвете

– Странно, – пожал плечами Курманов. – Я думал, ты не меньше, чем комполка.

– Ну, какой из меня комполка… – смутился Иван. – Ни грамоте толком не обучен, ни желания не было. Это ты у нас до комиссара бригады дослужился. А мы что…

– Я ведь не просто так спрашиваю, – построжел взглядом Алексей. – Мне начальник губрозыска нужен, а у тебя опыт. Ты с какого года в партии? В том смысле, в эркапэбе? Если в эсэрах состоял, это хуже.

– Да я вообще ни в каких партиях не состоял – ни в большевиках, ни в эсерах. Потому даже комбатом не стал.

– Как так? – удивился Курманов. – А как же тебя начальником трансчека назначили?

– А меня никто о партиях не спрашивал, – пожал Иван плечами. – Из Череповца в волость курьер прискакал, бумагу привез – вот, есть решение укома ВКП(б) командировать в распоряжение трансчека товарища Николаева. Прибыл в Чека, там сказали – принимай двух агентов. Один, совсем молодой парнишка, из реалистов, фамилию запамятовал, а второй солдат из слабосильной команды. Как там его, Рябушкин, кажется? Я тогда подумал: на кой мне инвалид, а тут выходит дылда, ряха с сажень. Думаю, ни хрена себе, слабосильная команда! Мне потом мужики рассказывали, что этот… слабосильный, в синематографе перед сеансами гирями народ развлекал.

– Мусик Рябушкин, – кивнул Курманов. – Знаю такого. Он всю Гражданскую в Череповце просидел. Ты же на фронт раньше меня ушел, а мы с ним еще восстание в Шексне ликвидировали.

– А что, у нас еще и восстание было? – удивился Иван.

– А то… – хмыкнул Алексей. – Почитай, половина волостей против продразверстки выступила. А в Чуровской волости белогвардейцы целый полк собрали, станцию Шексну захватили. Дрались, пока из Вологды да из Петрограда бронепоезда не подошли.

– Много народа побили?

– Кто ж его знает? – досадливо поморщился Алексей. – Бронепоезда вначале по деревням стреляли, что вдоль железки. Кое-где ни одного дома не осталось… Королев, военком, приказал, чтобы пристрелочными били и народ бы успел уйти, но кто успел, а кто не захотел… Война. Жалко, учителя старого расстреляли, не разобравшись. Когда мужики собрались, он перед ними выступил, отговаривал. Многие послушались, по домам разошлись. А когда карательный отряд пришел, стали расспрашивать, один мужичонка и вылез – вот, дескать, учитель Смирнов призывал к восстанию! Ну, старика и расстреляли. Потом, конечно, разобрались.

– А с этим, с мужичонком-то, что?

– А что с ним? Он на своем стоял – слышал и все тут! Слышал, как говорится, звон, да не знает, где он. Может, учитель ему когда-то неуд за поведение поставил?

– Мусик Рябушкин?

– Ну, после трансчека его в губернское Чека перевели, в начальники особого отдела. Когда в Воскресенском мужики бучу подняли, он туда с отрядом прискакал, заложников взял, без суда и следствия всех расстрелять приказал. Когда разбираться стали, сообщил, что против него целый батальон был, при пулеметах, при двух полковниках с генералом! Он, мол, приказал чекистам окопы в лесу рыть, а потом целый день отстреливались. А когда патроны кончились, в штыковую атаку пошли! Каждый чекист, дескать, один с десятерыми дрался.

– В лесу, в штыковую?! – удивился Иван. – Это какой дурак в лесу в штыковую атаку ходит? Разделали бы их там безо всяких пулеметов.

– Вот-вот, – развеселился Курманов. – Какому окопнику об этом ни скажешь, ржать начинают. Ну, в городе-то и откуда фронтовикам взяться? Все, кто ни есть, на фронт ушли. Тем более заложников-то все равно расстреляли. На веру слова приняли.

– А где он сейчас, Мусик-то?

– В Вологде, в ссылке. Опять-таки в Кондошской волости, в прошлом году мужики зернозаготовителей побили. Так он туда ездил, всех арестовал, из мужиков кулаками показания выбивал – дескать, они супротив Советской власти пошли!

– А мужики?

– А что мужики? Они на своем – заготовители вместо зерна самогон заготавливали да баб щупали. Вот им и всыпали. Не удалось Рябушкину мужичков под расстрельную статью определить. Иван Васильевич Тимохин, он же сейчас в комиссии партийного контроля, дело рассмотрел, да по полной катушке Михаилу Семеновичу и отвалил – перевел в кандидаты РКП(б), а в губчека такую телегу накатал, что те его из органов в Вологду отправили, комендантом полка. Ну, типа в завхозы. Спасли его. Иначе Тимохин бы его под суд отдал, как Андрюху Башмакова.

– А что с Башмаковым? – полюбопытствовал Иван.

Башмаков – это вам не Мусик Рябушкин. Андрей Афанасьевич революционер с дореволюционным стажем, в эмиграции был. В октябре семнадцатого Андрей Башмаков объявил о победе революции в Петрограде, возглавил Череповецкий Военно-революционный комитет, арестовывал уездного комиссара Временного правительства. Он же накладывал контрибуцию на мировую буржуазию, в лице местной буржуазии – собрал в зале заседаний богатых горожан, выставил на сцене пулемет и пообещал расстрелять каждого второго, если они срочно не соберут деньги. Учитывая, что двумя днями ранее Башмаков застрелил собственного дядьку, отказавшегося давать зерно новой власти, ему поверили…