Джек Хайт - Орлиное царство

Джон выругал себя за глупость и зашагал дальше. Конечно, это была не Зимат. Сарацинок никогда не пускали в город. Да и как она могла здесь оказаться? Зимат даже не знала, что он жив. «Интересно, где она сейчас, – подумал Джон, – вышла ли снова замуж?» Но он заставил себя выбросить предательские мысли из головы. Это не имело значения. Сегодня утром он станет священником.

Струйка пота потекла по спине Джона, когда он опустился на колени на каменный пол в святилище церкви Гроба Господня и стал слушать молитву Патриарха. В церкви было душно из-за огромной толпы, собравшейся на воскресную мессу, и одеяние священника только усугубляло жару: стихарь – свободная белая туника из льна, перехваченная на поясе шнуром из красного шелка, – поверх риза – накидка без рукавов из тяжелого белого шелка, украшенного вышивкой, в которой он с трудом дышал. Льняной прямоугольник накрывал голову и спадал с двух сторон на плечи. На левом плече – стола, широкая лента красного шелка с белыми крестами, вышитыми на концах. Другая полоса шелка, расшитый золотом манипул, крепилась к левому предплечью.

Ему казалось странным, даже кощунственным носить одежды священнослужителя. Однако вскоре он станет священником. Более того, будет каноником церкви Гроба Господня, самого почитаемого места христианства, построенного там, где похоронен Иисус и где он воскрес.

Каждый каноник получал ежемесячное жалованье, они спали в общей спальне, ели в общей столовой и молились в положенные часы: утренняя молитва, которая начиналась за три часа до рассвета; хвалебный гимн в ранние утренние часы; служба третьего часа, служба шестого часа в течение дня, вечерняя молитва на закате; вечернее богослужение перед отходом ко сну. Джону предстояло жить в церкви, но Вильгельм сказал ему, что викарий будет занимать его место во время молитв. Существовало лишь два правила, которые ему следовало неукоснительно выполнять: он должен посещать службу во время Рождественского и Великого постов; и не имеет права отсутствовать в церкви более трех месяцев подряд без распоряжения Патриарха.

Джон познакомился с ним – его звали Амори, как короля, – только несколько дней назад. В обязанности Патриарха входило проводить собеседование с будущими канониками. Амори, один из четверых судей, приговорил Джона к распятию, когда он появился в Иерусалиме, но, казалось, этого не помнил. Он сидел за маленьким столиком в своих покоях и отрезал куски жареного свиного окорока.

– Меня зовут Джон Тейтвик, ваше блаженство, – сказал Джон.

Патриарх даже головы не поднял от трапезы.

– Хм-м-м?

– Я кандидат на освободившуюся должность каноника, ваше блаженство.

Амори положил нож и вилку, прищурился и посмотрел на Джона.

– Подойди ближе.

Джон пересек комнату, опустился на колени перед Патриархом и поцеловал кольцо. Амори жестом показал, чтобы Джон встал. После того как старик с впалыми щеками внимательно его рассмотрел, он вернулся к обеду.

– Сколько тебе лет? – спросил он между делом.

– Тридцать три, – ответил Джон.

– В твоих жилах течет благородная кровь? – осведомился Амори.

– Мой отец был тэном – лордом – в Англии, а до него мой дед и прадед.

– Почему ты хочешь стать священником?

– Чтобы служить Богу, ваше блаженство.

– Хм-м-м . – Патриарх втянул в себя воздух, пытаясь избавиться от кусочка мяса, застрявшего между зубами. – Я в долгу перед королем, а Вильгельм хорошо о тебе отзывается. Для меня этого достаточно. Я позабочусь о том, чтобы капитул одобрил твою кандидатуру, Джон Тейтвик.

Джон поцеловал кольцо Патриарха и удалился.

Его внимание вновь обратилось к тому, что происходило в храме. Амори продолжал читать по молитвенной книге, которую держал открытой его помощник.

– О, Господь… святость… бедные… твой слуга… дар твоего благословения. – Он пропускал целые абзацы, читал одно слово тут или целое предложение в другом месте. Джон вдруг усомнился в том, что Амори знаком с латынью, как и многие другие священники, или совершенно сознательно хочет поскорее закончить службу. Такие вещи встречались довольно часто. В конце концов, прихожане не знали латыни и не могли ничего заметить.

Амори продолжал бубнить себе под нос, но Джон уже не обращал на него внимания. Голова у него зудела там, где ему выбрили тонзуру – размером с хлеб для причастия. Ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не поднять руку и не начать чесаться. Он заставил себя сосредоточиться на чем-нибудь другом и обнаружил, что думает о Зимат. Даже в тот момент, когда он был помазан елеем и стоял рядом с Патриархом, помогая ему праздновать мессу, его мысли продолжали к ней возвращаться, к темным волосам и глазам, изящному изгибу щеки. Он сказал Амори, что хочет стать священником, чтобы служить Богу, так и было. Но гораздо в большей степени он сделал это ради Зимат, чтобы не жениться на другой.