Владимир Бутенко - Казачий алтарь

– Наел брюхо больше кадушки… Дармоедствовал, продуктишки причужал, начальству в ножки кланялся… Загнать его на степь, на поле, чтоб жир свой растряс, а не в старосты!

– Верно гутарит! – скозлил дед Дроздик. – Ненашенский он. Мы своего казака поставим правителем!

– Нехай с крыльца сходя!

– Доло-ой мордача!

– Ему в цирке заместо фокусника. Дюже знатно обвешивает!

Мелентьев развел руками, показывая неудачнику, что пора восвояси. На негнущихся ногах Семен Фролыч валко покинул крыльцо церкви. Обеспокоенная жена, тетка Райка, сухая и тощая, как успенская селедка, огрызаясь налево и направо, повела его в затенье ограды. С подмывающей ревностью вдруг обнаружил Степан Тихонович, что Анна и Мелентьев не сводят друг с друга глаз.

– А кого вы, уважаемая, могли бы предложить? – доверительно улыбнулся помощник бургомистра. Анна окинула хуторян властным взором и, кривя губы, отчетливо произнесла:

– Себя!

Сход онемел.

– Предлагаю себя! – подтвердила Анна. – Я и семилетку закончила, и по кровям – казачка без подмесу!

– Ты ба, Анютка, собе в другом месте предлагала, – громко пристыдил Тихон Маркяныч. – Гля, скольки казаков!

Что тут началось! И ухмылки, и смех, и откровенные циничные замечания, и пересвист, и улюлюканье!

Анна повременила, не опуская высоко поднятой головы. Ждала. Ей как будто доставляло удовольствие стоять перед негодующими земляками, идти всему и всем наперекор. Когда же Мелентьеву с большим трудом удалось угомонить сход, она лихометно пообещала:

– Не хотите – и черт с вами! Пожалеете! Я хорошенько запомнила, кто тут славил меня….

Переводчик снова взобрался на паперть, что-то сказал, кивнув в сторону автомашины. Мелентьев беспокойно зачастил:

– Я упустил одну деталь. Староста будет одновременно и хуторским атаманом. Так будет верней налаживать работу и возрождать казачьи традиции… Герр Штайгер не может больше ждать! Пять минут на размышление. Если у вас нет подходящей кандидатуры, мы сами назначим старосту.

Напряженно зароились голоса. Старики о чем-то заспорили. Тихон Маркяныч отмахивался увечной рукой, упрямился:

– Нет! Ишо чего! Нашли крайнего…

Но вот, опершись на посох, на паперть взобрался Афанасий Лукич Скиданов. Выглянувшее из-за облака солнце ярко осветило его сгорбленную фигуру, чернобородое, крючконосое лицо. Старец стукнул палкой, требуя внимания, и густым басом пророкотал:

– Люди добрые! Казаки! Теперича послухайте наш стариковский сказ. Лясы точать можно до утра. А надобно по уму, по-божески. Раз колхоз немецкая эта власть не разгоняет, а пуще того, скрепляет, то и главенствовать в нем должон человек, знакомый с делами. Чево мы голову ломаем? Был у нас бригадиром Степан Шаганов. Он по грамотности всех за пояс заткнет. Никогда зазря не обижал. Опять же – чистопородный казак… Давайте его и в старосты! Верно гутарю – другого такого нетути!

У Степана Тихоновича перехватило дыхание. Соглашаться или нет? Зачем ему такое бремя? Вернутся свои – пощады не будет. Отказаться – навлечь недовольство немцев, хуторян. Неведомо кого назначат старостой…

– Здесь Шаганов? Выйдите!

Расступающиеся ключевцы подбадривали, похлопывали дружески по спине, а у Степана Тихоновича было ощущение, будто идет на плаху. Так в старину провинившийся казак гадал, какую руку класть под топор? Правая привычна к сабле, левая – к пике… С паперти Степан Тихонович увидел радужье одежд, множество таких знакомых лиц. Они сливались, странно путались…

– Коротенько о себе, – поторопил Мелентьев.

– Рожденья я тысяча восемьсот девяносто второго года… Не получится коротко. До седин дожил. Да и к чему? Меня здесь все знают.

– А вы его волю спросили? – возмущенно выкрикнул Тихон Маркяныч. – Без невесты жените!

– Тише! Кто это такой горластый? – вышел из терпения Мелентьев. – Ты, старик?

– Я самый! Ты, сударь, на приступ не бери! Твое дело – пихнуть абы кого, а ему расхлебывать!

– Что-о? Назаренко, арестовать дебошира и удалить!

Двое полицейских, стоявших у церковной двери, сдернули с плеч винтовки.

– Не надо. Это мой отец, – остановил Степан Тихонович, поймав взгляд Мелентьева.

– Отец? Так пусть ведет себя подобающе…

– Степан два года бригадирствовал! Мы его как облупленного знаем! – взвился голосок деда Дроздика. – Не могет он нас ослухаться… Ставь, господин, на голосовку!

Следом – дружные крики:

– Он тутошний! Доверяем Степану Тихоновичу!