Геннадий Левицкий - Хитон погибшего на кресте

Неизвестно чем бы закончилось противостояние прокуратора и упрямого народа, если бы в самый напряженный момент не пришло грозное послание от Тиберия:

«Убери мои изображения из Иерусалима. Разве ты не понял, что в этом нет нужды?! – грозно потребовал император – тот самый император, которого так старался возвеличить Пилат на вверенной ему земле. В конце Тиберий написал: – Мне жаль, что я в тебе ошибся, но всякому дается возможность для исправления. Не соверши больше оплошности, Пилат, – следующая может стать для тебя последней».

Пилат понял, что императору нажаловались иудеи, и судя по недовольству Тиберия, жалобу составили умело. Тогда Пилат построил в Кесарии здание вроде храма, получившее название Тибериум и посвященное известно кому; в это мемориальное сооружение с почетом внесли злополучные щиты, которые были призваны увековечить императора на земле иудеев.

Несчастный прокуратор не знал, что Тиберию была противна угодливость. Однажды один консуляр, прося у него прощения, хотел броситься к ногам Тиберия. Принцепс так отшатнулся от него, что упал навзничь. Даже когда в частной беседе либо в речи на заседании сената Тиберий слышал лесть, то немедленно обрывал говорящего и жестоко его бранил.

Тиберий не терпел лести, потому что никому не верил; собственно, он был далеко не глупым человеком и видел, что с помощью угодливости люди пытаются к нему приблизиться, получить хорошую должность, решить собственные проблемы.

Впрочем, Тиберий остался доволен изобретательным прокуратором, и то был редкий случай. Его подкупила наивная глупая искренность римского всадника, простодушное желание выразить свою любовь принцепсу. И потому Понтий Пилат еще долгие годы оставался в своей должности.

Пилату страстно хотелось оставить после себя в Иерусалиме что-то значительное, грандиозное – то, чему суждено остаться в памяти на долгие столетия. На ум ему, как назло, пришел Аппий Клавдий, соорудивший в Риме три столетия назад водопровод и построивший первую мощеную дорогу от Рима до Капуи, которая с тех пор и носила название Аппиевой.

Водопроводом прокуратор решил облагодетельствовать Иерусалим.

Исполнение замысла с самого начала не понравилось жителям города. Проект требовал много денег: их прокуратор не мог взять из императорской казны, не хотел и из своей собственной. В то же время Пилат знал, где есть необходимые средства.

Во главе тысячи воинов прокуратор приблизился к иерусалимскому храму и «убедил» первосвященника выделить денег на богоугодное дело. Работа закипела.

Водопровод брал свое начало на расстоянии двести стадий от города – там, где на поверхность выбивалось много ключей. Вода в них была чистая, холодная даже в самый жаркий день и приятная на вкус.

Пилат почти ежедневно посещал свое детище, с удовлетворением наблюдая, как змея акведука неторопливо, но уверенно ползла к Иерусалиму. С противоположными чувствами за строительством водопровода наблюдали местные иудеи. Они были в ужасе, когда ручей за ручьем, которые ранее поили их семьи, орошали небольшие поля, теперь исчезали в ненасытном жерле детища прокуратора. Через земли многих крестьян тянулся водопровод, разоряя их одним своим существованием. Несозревший урожай безжалостно вытаптывался рабочими.

Воплощая в жизнь великую цель, Понтий Пилат совершенно не заботился о пострадавших, а их становилось все больше и больше. Они собирались в толпы и сначала вполголоса обсуждали свои неприятности, потом громче – по мере увеличения единомышленников. Неведомая сила влекла их к источнику бедствий и предмету бесед – строящемуся акведуку.

Толпы местных иудеев увеличили жители Иерусалима. Казалось, их-то не должно быть среди недовольных – ведь водопровод являлся благом для города. Но присутствие горожан в среде бунтарей тайно обеспечил первосвященник и его влиятельные родственники, которым невольно пришлось пожертвовать крупные суммы на стройку Пилата, и теперь они думали не о благоустройстве города, а о мести.

Многотысячная шумная толпа окружила копошащихся рабочих; она не применяла никакого насилия, но тем не менее работы пришлось прекратить.

Взбешенный Пилат в первый момент хотел бросить на мятежников все свое войско, но опомнился также скоро, как и вспылил. Легионеров у прокуратора в подчинении имелось не более трех тысяч; их было достаточно, чтобы разогнать безоружные толпы, но слишком мало, чтобы выстоять против восстания мстительного народа. Пилат уже понял, что открыто враждовать с этими подданными римского императора себе дороже. И он нашел изощренный способ избавления от нежелательных посетителей его великого строительства.