Эдуард Филатьев - Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы

– По этой части вы сами кого хошь обучите! – высказался Панкратий. – А вот спросить о том умельце можно «на Мойке близ Синего моста в Мейеровом доме».

В гостиную вернулся выносивший дорожку истопник:

– Там лекарь барыню спрашивает.

– Да, да! – встрепенулся Панкратий и стремглав полетел встречать.

– Надо бы что-то от кашля попросить! – произнесла девушка, вешавшая новую штору.

А в гостиную в сопровождении Панкратия вошёл лейб-медик Роджерсон.

– Сюда пожалуйте! Барыня ждёт-с!

Они прошли по коридорам и остановились у двери.

– Тут-с! – сказал Панкратий и постучал. – Доктор Роджерсон!

– Входите! – послышалось из‐за двери.

Роджерсон вошёл.

Голицына сидела у окна и смотрела куда-то вдаль.

– Доброе утро, сударыня! – поприветствовал лекарь.

– Доброе, да не для всех! – чуть слышно произнесла княгиня. – Здравствуй, Роджерсон. Я, видимо, ошиблась, пригласив тебя.

– Вы нашли себе другого лекаря?

– Речь не о лекаре. Пора священника звать!

– Зачем?

– Исповедаться и ожидать конца.

– Опять газет начитались? Новое землетрясение обещают? Или на этот раз что похуже?

– Похуже, похуже, любезный мой Роджерсон! И называется сия жуткая напасть очень просто – годы! Мой благоверный, царство ему небесное, – княгиня истово перекрестилась, – покинул этот мир восемь лет назад. Восемь! И было ему 67 лет, 6 месяцев и 15 дней.

– Помню, помню сие печальное событие, – вздохнул доктор.

– Ну, вот! – продолжила Голицына. – А мне сейчас…

Княгиня позвонила. Вошла молоденькая горничная.

– Сегодня что? – спросила Наталья Петровна.

– 20 сентября 1806 года.

– Значит, мне…?

– Шестьдесят пять лет, восемь месяцев и три дня.

– Ступай!

Горничная вышла.

– Вот так, сударь, – вздохнула княгиня. – 65 лет, 8 месяцев и 3 дня. К концу качусь! Качусь, качусь – без остановки.

Роджерсон улыбнулся.

– A rolling stone gathers no moss – катящийся камень мхом не обрастает! Так у нас на Британских островах говорят.

– Что ты хочешь этим сказать, Роджерсон?

– Я знаю вас сорок с лишним лет, княгиня. И надеюсь, что наше знакомство продлится ещё столько же!

– Не стоит обольщаться, Роджерсон! Господь не допустит этого. Не зря вон хворобы докучать начали. Пожил, сколь отмерено, вот и жизнь похерена. Так на Руси говорят.

– А в Британии на хворобы смотрят иначе, и говорят так: What cannot be cured, must be endured – чего нельзя вылечить, нужно терпеть!

– Терпела бы, кабы ни скрип во всём теле.

– И на этот счёт у британцев ответ есть: A creaking door hangs long on its hinges – скрипучая дверь до-о-олго висит на своих петлях!

– Так то дверь, а я Голицына! – напомнила княгиня. – От Гедимина семнадцатое колено!

– Вот видите! – вновь улыбнулся Роджерсон. – Вы сами не дадите себе спокойно покинуть этот мир, пока не устроите его по своему усмотрению.

– Ох, хотелось бы! – с надеждой в голосе вздохнула Наталья Петровна.

– И ещё не позволят прежде времени отойти в мир иной гораздо более грозные супротивники.

– Кто такие? – насторожилась княгиня.

– Интриги придворные. Как их по-русски ещё называют? Дрязги?

– Да! – согласилась Голицына. – Придворные дрязги.

Она подышала на стекло, написала пальцем две большие буквы «П» и «Д» и повторила:

– Придворные дрязги… И ещё эти фавориты несносные!

– Что «фавориты»? – не понял Роджерсон.

– Жизнь укорачивают.

– Кому?

– Тому, у кого они в фаворе.

– Глупости!

– А государыня императрица?

– Какая именно? – вновь не понял доктор.

– Екатерина Алексеевна. Сколько их было у неё – фаворитов этих! Многие и поныне здравствуют, живут себе припеваючи! А государыня…, – Голицына перекрестилась. – Царство ей небесное!

– Кто знает, – усмехнулся Роджерсон, – не будь их у неё, не отправилась бы она в лучший из миров намного ранее шестого ноября!.. Наши жизни удлиняет или укорачивает только один Господь Бог. Вот у кого надо стремится оказаться в фаворе!

– Спасибо, Роджерсон! У тебя талант успокаивать душу. За то и ценю тебя превыше всех прочих.

– Честь имею, сударыня! – откланялся лекарь. – И спасибо на добром слове!

Дождавшись, когда шаги лейб-медика стихнут, Голицына позвонила.

Вошёл Панкратий Быков и остановился в дверях, ожидая распоряжений.

– Вот что! – княгиня задумалась. – Служит в Коллегии иностранных дел некто Гончаров. Звать его… Николай сын Александров. Хорошо бы о нём… И побыстрее!

– Всю подноготную?

– Всю!

– Слушаюсь!

И Панкратий удалился.