Ольга Славянка - Хозяин с кифарой

Никандр кончил накладывать мазь, вытер руки о полотенце и стал собираться.

Аристид прилег опять и неожиданно с каким-то едким вызовом в голосе сказал:

— Так вот, чтобы ты не гордился своей этой профессиональной честью, я тебе как раб рабу скажу новость. Мне хромой сириец Кифа, раб Марка Визона, сказывал, что он своими ушами слышал, как приезжий центурион говорил его хозяину, что в Италии рабы подняли восстание, и они уже совсем близко от нас.

Никандр от неожиданного известия даже уронил деревянный шпатель, которым он наносил мазь, и на мгновение его всегда спокойное лицо застыло — видимо, он что-то соображал, но тут же махнул рукой:

— Да врет, небось. Я этого мошенника лечил после порки, и хотя ему хозяин расписал спину, впрок это не пошло — и этот негодный раб умудрился-таки, когда я отвернулся, украсть у меня из сумки десять сестерциев. Лежачего не бьют — я уж не стал жаловаться его хозяину… Да упаси нас боги от того, чтобы рабы не устроили в нашем городе резни! Смертоубийств только не хватало! — добавил он после небольшой паузы.

В этот момент вошел мальчишка, что постучался к нам утром, и беседа прервалась. Мальчишка принес на подносе деньги, два кувшина — один с вином, а другой с водой, и два стакана. Если бы Никандр был бы свободным, Максим Тулиан вышел бы его приветствовать. Но, несмотря на знаменитость Никандра и то, что он лечил римских нобилей, он был рабом, а к рабам, даже самым знаменитым, римские граждане обычно не выходили: вместо себя Максим Тулиан прислал мальчишку.

Стояла жара, и хотелось пить. Никандр налил мне в стакан воды и так, сверху, немного вина. Себе вина он налили половину стакана, долив его водой, мы сели за стол и стали пить.

— Ну что еще рассказывал хромой Кафа? — спросил Никандр, когда мальчишка с подносом ушел.

Аристид поднял голову с подушки и продолжил с энтузиазмом:

— Предводителем у них человек по имени Спартак, что сбежал из гладиаторского цирка, и с ним другие гладиаторы. И рабы объединились в армию, и у них чины. И они убивают всех хозяев, а которых берут в плен, тех заставляют сражаться как гладиаторов, а победителей все равно убивают. И всем рабам дают свободу. И мы с тобой скоро будем свободны, Никандр! И не придется тебе выплачивать хозяину сорок тысяч сестерциев!

Я был свободным римлянином, и у меня сердце екнуло от подобных новостей — а что же будет со мной? А что будет с Фанией Старшей и Фанией младшей? Они ведь тоже были свободными римлянками. Но и Никандра новости не обрадовали, хотя ему маячила свобода.

— Если это так, как ты говоришь, то дело дрянь, — сказал он после некоторого молчания. — Это значит, будут сплошные погромы… хаос, разруха…

— Ты забываешь о свободе! — воскликнул Аристид с энтузиазмом и его глаза заблестели лихорадочным блеском. Он даже заулыбался — с презрением, гордостью и вызовом. — Ты и я — мы наконец будем свободны!

— Э-хе-хе, свободны, — почесал затылок Никандр после небольшой паузы. — Понимаешь, в чем штука: помимо свободы есть еще цивилизация. Свобода свободе рознь. Свобода в стране, где власть взяла банда разбойников, — совсем не та свобода, что бывает в цивилизованном обществе. Ты и я — образованные греки, но в рабство попадают, в основном, представители совсем диких народов и разбойники с большой дороги. Командовать-то будут они, а не образованные рабы! Будут они с тобой считаться! Кто ты? Педагог, учитель греческого языка? Кому ты будешь нужен, когда рабы придут ко власти? Или ты думаешь, они начнут изучать греческий язык? Ты же подохнешь с голоду!

Теперь глаза Аристида светились презрением.

— Ну не нужен им будет греческий язык, так найду себе другое занятие! Начну печь пирожки и торговать ими на улице!

— А ты умеешь?

— Не умею, так научусь, велика беда! — выпалил Аристид с азартом и даже какой-то злобой; он приподнялся с постели и повернулся к нам, и мы опять увидели то ли улыбку, то ли усмешку на его лице. Видно было, что его душила ненависть к римлянам, и спорить с ним было бессмысленно.

Мы вышли из дома и погрузились в знойную атмосферу лета. Солнце продолжало печь, и на небе не виднелось ни одного облачка. Птицы попрятались в тени деревьев и молчали. Лохматый пес по-прежнему валялся на спине среди фиалок, мирно трещали цикады.

Ничто не предвещало войны, погромов и крови, а Никандр был все-таки омрачен и встревожен, и его тревога передалась и мне.

Тем временем в город стали прибывать раненые, и среди горожан началась паника. Никто толком не знал, что происходит. Виновато было и географическое расположение нашего городка. Он приютился в бухте между двух спускающихся до моря гор. С одной стороны отрог горы начинается от участка Максима Тулиана, а с другой стороны к городу вплотную подходит другой отрог, правда, его нижняя часть покрыта виноградниками. Из города выходит всего лишь одна широкая дорога, огибающая вершину сзади по перевалу и раздваивающаяся лишь по другую его сторону. По этой причине нет никаких смотровых вышек, чтобы узнать, что происходит вокруг.