Айри (Аркадий) Раца / Airy Ratza - Жизнь прожить… | To live a life…

Стараясь говорить как можно спокойнее, он сказал:

– Хайкеле, если этот гой переступит порог нашего дома, вы меня больше никогда не увидите.

– Папа, я люблю его, – произнесла она тихо и подняла глаза.

Столько боли и нечеловеческого страдания было в этом взгляде, что вынести это оказалось невозможно.

И в эту минуту Моше совершенно ясно осознал, что прежней жизни больше не будет. Не будет любимой семьи, любимой работы. Не будет Момеле и Тотеле. Не будет шумных празднований с большим количеством еды и выпивки и довольно часто с разбитыми физиономиями и посудой. Стало страшно. Внутренний голос говорил ему: «Остановись, всё изменится, время лечит!» Но… Он не мог смотреть в эти глаза. Собрав всю свою волю, он спокойно, глядя в пол, произнёс:

– Ты меня знаешь, Хайка. Я могу легко менять своё мнение, но только не в этом вопросе. Выбирай сама.

И ушёл.

– Папа!!! – ударил ему в спину страшный крик отчаяния, который добил его окончательно, но он только на секунду остановился и закрыл за собой дверь спальни.

Новый день принёс новые заботы, новых клиентов. Когда Моше мотался со своими лошадками и пассажирами по округе, то забывал обо всём. Но в этот день тревога не покидала его. Выполнив все договорные поездки, он наконец-то подъехал к чайной. Её посетители были уже хорошо разогреты, было шумно, дым стоял коромыслом. Все сразу заметили, что обычно весёлый и жизнерадостный Моше мрачен и молчалив. Прежний опыт говорил, что сейчас лучше оставить его в покое.

Взяв у стойки бутылку пэлинкэ, он удалился в самый дальний угол чайной. Народ только переглянулся и притих: да, дело, видно, серьёзное. Обычно с приходом Моше начиналось настоящее веселье. Бывало, что перепадала и дармовая выпивка – каждому. Сейчас же Моше пил рюмку за рюмкой и думал. Он провёл целый день без еды и сейчас не закусывал, поэтому отяжелел гораздо быстрее, чем обычно.

Глянув на пустую бутылку, Моше хотел приподняться со скамейки и… не смог. Такое бывало крайне редко. И только самые близкие товарищи по извозу могли в такие минуты подойти и предложить помощь. Вот и сейчас Толстый Изя без труда приподнял Моше, вывел во двор и усадил в знаменитую бричку. Слегка подтолкнув Тотеле, он вернулся в чайную, совершенно уверенный, что Моше будет доставлен точно по назначению: Тотеле и Момеле имели богатый опыт подобных ситуаций. С возвращением Толстого Изи прежнее веселье в чайной немедленно восстановилось.

По мере неспешного приближения к дому Моше всё больше трезвел. Ещё издалека он увидел яркий свет в своих окнах, что очень его удивило. Он не помнил, чтобы Роза когда-либо ждала его так поздно, хотя, в общем-то, ночь ещё не наступила и в некоторых домах тоже светились окна. Но, подъехав к дому, Моше услышал голоса, а через секунду увидел через окно какое-то движение внутри дома.

В одно мгновение как ветром сдуло все его надежды, что всё ещё изменится к лучшему, все весёлые и горестные мысли, что терзали с раннего утра и до этого времени. Страшное предчувствие непоправимой беды сковало всё тело. В этот момент бричка легко и покорно остановилась посередине двора. Спрыгнув на землю и в два прыжка преодолев расстояние до дома, Моше распахнул дверь.

За кухонным столом, накрытым белой скатертью, сидел Димитрий в окружении Эжки, Лёньки и Эстер и рассказывал им что-то смешное, отчего в момент появления Моше они дружно рассмеялись. Видно, что-то страшное было в его лице – все сразу вскочили под грохот падающих стульев. Но Моше ничего не видел и не слышал. Не видел, как замерла Роза над распахнутым сундуком, который открывала только в особых случаях. Не слышал, как Хая, появившись в этот момент из другой комнаты, уронила поднос с чайным сервизом, разлетевшимся со звоном. Он видел только бледное, красивое лицо Димитрия, и в его улыбке, за которую его так любили, Моше мерещился оскал непокорности и упрямства.

Эта сцена длилась считаные секунды, но как будто пролетела перед глазами вся жизнь. Вернувшись в действительность, Моше стал вдруг спокойным и хладнокровным. Он словно в первый раз увидел свою маленькую кухоньку, отметил скатерть на столе, необычно белую для этого времени суток, и то, что дети куда-то исчезли. Отметил безупречный, как всегда, костюм Димитрия и его прекрасный галстук. Не удивился тому, как была одета Хая – она всегда одевалась красиво. Но окончательно его добила Роза. Моше не помнил, когда последний раз она надевала эти вещи, присланные Сарой и Мотлом из Америки.