Юрий Луценко - Политическая исповедь. Документальные повести о Второй мировой войне

Никому из нашей семьи так и не пришлось больше встретиться с Александром. Иногда через общих знакомых он передавал мне привет и теплые слова поддержки. А я постоянно чувствовал его одобрение моим действиям; казалось, что он и издали постоянно следит за моей жизнью.

Потом, уже после войны, мне часто напоминали о нем разные чины КГБ. Особенно интересовалась им советская контрразведка. Много тяжелых часов было посвящено следователями Смерш его персоне и при следствии по моему «Делу».

Лишь недавно я узнал, что во время первого раскола в НТС Александр тоже вышел из Организации, вслед за бывшим ее председателем Байдалаковым, и эмигрировал со своей семьей в США. Преподавал там в частном университете… и ушел из жизни совсем молодым – в сорок девять лет. Умер он неожиданно для окружающих, тихо, будто уснул во время минутного отдыха.

Уже после «Великой бархатной революции» 1991 года в России, во время Конгресса соотечественников встретился я с его младшим братом Юрием, а тот познакомил меня с вдовой Александра – Соней. Она вышла второй раз замуж, и в их семье роль Александра стала забываться. Его место занял другой человек, мудрый в семейных делах и очень тактичный.

Я разыскал в Москве также их внучку. Она-то и пыталась помочь мне в розысках моих прежних друзей-товарищей.

По телефону и в письмах я иногда общался и с его сыном – священником Православной церкви в Америке, настоятелем храма под Нью-Йорком.

Перед отъездом из Киева тогда, в 1942 году, Александр Иванович дал мне адрес своего «коллеги», обосновавшегося в Киеве. Это оказался тот самый переводчик, который сопровождал рыжего коменданта города, когда разгоняли наш институт. Звали переводчика Николай Федорович Шитц.

В 1942‒1943 годах Николай Федорович жил на правах служащего немецкого руководства Киева в фешенебельном, тщательно охраняемом доме. В полуразрушенном городе со взорванными коммуникациями этот микрорайон был обеспечен по автономной линии и электричеством, и водой.

Мне хорошо запомнилась встреча с Шитцем.

Поразило в нем многое: и строгий регламент его встреч, и углубленная серьезность в отношении к делу, и уважительное отношение этого «взрослого», по моим меркам, весьма солидного человека ко мне – весьма юному будущему своему «коллеге».

И сам он был какой-то особенный, необычный. У нас таких людей просто не встречалось.

Он познакомил меня с условиями взаимоотношений членов Организации в Киеве именно в те дни. Счел своим долгом предупредить об огромном риске, об опасностях – а ими будет наполнена моя жизнь, если я решусь оказаться в рядах Организации.

Николай Федорович пообещал познакомить меня с товарищами, которым поручена работа с молодежью в городе. И очень просил ни о нем самом, ни о том, где он живет, не упоминать нигде и никогда.

Фамилия Шитц (Шиц) нередко встречается во многих официальных документах Организации. Он был очень активен особенно в послевоенные годы, был Членом Совета НТС нескольких созывов. Но как соавтор НРП – организации-сателлита НТС, как безусловный руководитель Союза на Украине в годы оккупации (то есть именно в тот период, на котором я остановился), он не упоминается ни в одном документе.

Спустя всего несколько дней после встречи с Шитцем у нас дома появился молодой, высокий, симпатичный блондин, в шинели немецкого офицера, но без погон. С устной рекомендацией Александра Ивановича Кишковского.

Назвался Сергеем Ивановичем Бевадом. Он также был из среды русских эмигрантов, но не из Польши, а из Чехословакии.

Мои родители гостеприимно приняли его. Он умел расположить к себе людей независимо от их возраста, был очень коммуникабелен, прекрасно воспитан и этим особенно нравился моей матушке.

Два вечера провел он в наших семейных «посиделках» и рассказал много интересного: о жизни русских в эмиграции, о родителях и товарищах. О том, что успел побывать в немецкой тюрьме. На этот раз он получил хороший жизненный урок и сумел защитить себя только благодаря вполне приличному знанию немецкого языка.

Как и с братом Александром, я ночевал с ним в «девичьей» комнате, и наши разговоры на очень интересную для меня тему длились далеко за полночь. Нам всем он казался продолжением маминого крестника. Они даже чем-то были похожи друг на друга.

Мне же он по секрету признался, что с Кишковским знаком очень мало, да и встречался с ним давно, во время командировки в Варшаву. А к нам его направил Николай Федорович Шитц.