Юрий Луценко - Политическая исповедь. Документальные повести о Второй мировой войне

Они оба всего на три года старше меня, но намного при этом самостоятельнее, взрослее… Эти качества, воспитанные в них их наставниками, самостоятельность молодых мужчин, уже узнавших свою цену, видны были невооруженным глазом, проявлялись в каждом их поступке.

Мне жаль было, что мы познакомились с ними так поздно, что учеба в институте осталась для меня в прошлом, что контакты со сверстниками так быстро нарушились. Еще бы: совсем недавно с помощью таких вот друзей, как они, сколько же можно было найти в студенческой среде политических спутников, сколько новых членов Организации!

Попались в мои «сети» тогда только Игорь Белоусов, мой лучший друг, который неожиданно появился в нашем доме после долгого перерыва, да еще, через него, две сестрички-двойняшки по фамилии Мельник – подруги Игоря. Потом примкнула к нам моя младшая сестра Нина (должно быть, сводная, потому что зарегистрирована она была на фамилию отчима Стратиенко). Она вошла в нашу группу со своей коллегой по работе Лесей, у которой, по совпадению, была моя фамилия – Луценко.

Игорю я был особенно рад. Перегруженный новостями от брата Александра и Сергея Ивановича, я уже не мог в себе их удерживать. И собирался сам разыскать своего друга, чтобы поделиться ими и испытать на нем их значимость.

Игорь жил довольно далеко, на окраине Киева, за Батыевой горой в Борщаговском тупике, и скрывался от мобилизации в Германию, одновременно подрабатывая в пригородном совхозе. В семье его были только мама, Ксения Андреевна, и сестричка Виктория. Отец Игоря недавно привез семью из Новочеркасска. Его, как молодого специалиста с дипломом инженера-строителя, распределили в Киев на секретную стройку. Умер он в первые дни оккупации города, не завершив строительство собственного дома и оставив семью без средств, в беде и горе. Игорь оказался единственным мужчиной в семье, ее надеждой и опорой, и относился к этому очень серьезно. Как, впрочем, ко всему, чем жил и чем интересовался: к музыке, поэзии, медицине, земледелию и к своей младшей сестричке.

С Игорем наши политические симпатии и антипатии были уже и до этого выверены, как часы перед военной операцией. И при очередной встрече, при поступлении любой новой информации мы проводили с ним наши «консультации».

Понял он меня и на этот раз, поддержал в моем начинании и еще более укрепился в своем мнении после знакомства с Фоминым и Чипиженко. Подружились они сразу, с первого часа знакомства. Игорь без всякого колебания примкнул к нашему звену.

Самые большие сомнения вызывала у меня моя младшая сестра… Как же мне не хотелось втягивать ее в эту мужскую игру! Она была красива, моя сестренка. И влюблялись в нее все. И Игорь, и Борис Фомин, и Мирослав, а позже и Борис Оксюз. А она никому не отдавала предпочтения. Ей тогда было пятнадцать лет, шестнадцать исполнялось только в самом конце 1942 года! И, как многим в таком возрасте, ей очень хотелось поскорее стать взрослой!

Нужно признать, что в нашей семье сестра действительно была уже в числе взрослых: она тогда уже самостоятельно работала. Их было двое работников в нашей семье – Нина и отец. Только они систематически приносили в дом хоть кое-какие продукты питания. Остальные же, и я в том числе, были только иждивенцами и подрабатывали где удавалось. В мои обязанности, в частности, входило обеспечение дома топливом. В паре с кем-нибудь из товарищей я пилил и колол дрова, доставлял их из подвала на четвертый этаж… А еще выстаивал иногда по несколько часов в очереди за пайковым хлебом в магазине (когда мама была занята) – и это был для меня самый тяжелый труд. И за водой у колонки.

Но родители старались оберегать меня и от этого: на улицах было опасно.

Несовершеннолетняя же сестра успела к тому времени довольно сносно разобраться в немецком языке – настолько, что ее даже взяли на работу в «Центросоюз» кооперации «Вукоопспилку» на должность секретаря и переводчика. Так получилось, конечно, не без помощи отца, который в этой организации заведовал промтоварными складами и завел с немцами коммерческие связи. Но все же это было и личным успехом сестры. Она была очень способным ребенком. Даже в школе у нее никогда не было оценок ниже пятерки!

Нина освоила работу на пишущей машинке, как с русским, так и с немецким шрифтом. А зимой 1942 года она стала студенткой нашего медицинского института, хотя до войны успела закончить только восьмой класс. Ради этого ей пришлось «утратить во время пожара» свои документы об образовании и свидетельство о рождении. Они со старшей сестрой использовали некоторое портретное сходство и «вдвоем» сдали вступительные экзамены.