Михаил Казовский - Страсти по Феофану

Мастерская Евстафия Аплухира находилась неподалёку от Царского Портика и считалась одной из лучших в городе. Здесь расписывали книги и ларцы, разную домашнюю утварь, внутренние стены в домах богачей и, конечно же, работали над иконами по заказам церквей. Богомазы Евстафия славились далеко за пределами византийской столицы — их приглашали и на Афон, и в Фессалонику.

А Никифор Дорифор, гробовщик, почитал за честь дружбу с Аплухиром. Иногда, повстречавшись на воскресной обедне, шли к кому-нибудь из двоих домой, чтобы перекусить и за рюмкой красного вина обсудить последние новости. А ещё Дорифор не без радости сделался крестным отцом двух детей живописца.

Но когда дядя Феофана вдруг пришёл в мастерскую друга посреди рабочей недели, тот вначале даже растерялся. И спросил встревоженно:

— Что-нибудь случилось?

Гость однако поспешил его успокоить:

— Ничего плохого. Но причина, побудившая меня потревожить твою персону, любопытна и необычна.

— Ах, не выражайся столь выспренне, словно сочиняешь эпистолу какому-нибудь благородному грамотею! Говори понятнее.

— Не могли бы мы подняться к тебе, где не будет столько посторонних глаз и ушей?

— Ну, изволь, изволь, как прикажешь.

В комнате Евстафия оба сели за стол, выпили по чарке, и нетерпеливый художник, показав пальцем на предмет, принесённый Никифором, — нечто, завёрнутое в тряпку, — снова проявил интерес:

— Это вот и есть причина визита? Что там у тебя?

— Посмотри, пожалуйста. И скажи своё просвещённое мнение.

Гробовщик извлёк из обёртки деревянную доску и неторопливо повернул её лицевой стороной к Аплухиру. Живописец увидел нарисованную графитом девочку-подростка — полноватую и нескладную, но с лучистыми, добрыми глазами.

— Ба, ба, ба! — произнёс хозяин дома. — Уж не ты ли на склоне лет обнаружил у себя талант портретиста?

— Ты считаешь — талант? — с недоверием повторил посетитель.

— Нет, конечно, мастерства маловато, и рука не везде решительна... Но талант безусловен. Не томи, Никифор: чьё сие творение?

Дорифор торжественно произнёс:

— Моего племянника Феофана!

— Да не может быть! Он ведь мальчик ещё совсем.

— Не такой уж мальчик: в марте месяце будет уже четырнадцать.

— Нет, для самоучки — очень, очень недурственно. Он ведь у тебя в подмастерьях бегает?

— Преуспел в ремесле немало. А особенно полюбил тонкие орнаменты: он рисует их на доске, а помощник мой, мастер Иоанн, по наброскам этим режет.

— Просто удивительно. Ну, и как ты думаешь дарованием его распорядиться?

Спрятав доску и поставив её возле лавки, гробовщик ответил:

— Сам не знаю. Посоветуй ты.

Аплухир задумался, пожевал губу:

— А не хочешь мне его отдать в обучение? Я бы сделал из мальца настоящего живописца, — и налил из кувшинчика по второй рюмашке.

Гость отпил и сказал с сомнением:

— Вряд ли соглашусь. У меня в мастерской каждый человек на счету. Но, с другой стороны, не желаю зарывать Божий дар племянника. Он бы мог приходить к тебе в свободное время, чтобы брать частные уроки... Если не запросишь за них слишком дорого.

У Евстафия вырвалось:

— Я вообще за них не возьму ни единого фолла!

Дорифор мягко улыбнулся:

— Это чересчур, мой любезный. Всякий труд должен вознаграждаться. Посему, если ты не против, я буду тебе платить пятьдесят фоллов в месяц.

— Возражать не стану. Пусть приходит завтра же.

— Если управится со всеми делами.

Феофан управился. И предстал перед Аплухиром — в белой домотканой рубахе, чистенькой коричневой безрукавке, тёмных полосатых штанах и ботинках на свиной коже. Шапку мял в руках. За последний год он значительно вытянулся, говорил по-петушиному, то и дело переходя с баса на фальцет и обратно, а лицо имел чуть продолговатое и довольно смуглое.

Оглядев его, мастер-живописец спросил:

— Сильно устаёшь у себя в мастерской?

Дорифор-младший весело моргнул:

— Ой, да что вы! Я тружусь в охотку. И не замечаю, как день кончается.

— А сюда прийти — чья идея: дядина или твоя?

— Дядина, конечно. Мне и в голову не могло взбрести. Рисовал просто для забавы. Ни о чём серьёзном не помышляя.

Живописец наставительно сформулировал:

— И не помышляй. Навыки, сноровку надо приобресть, но они — не главное. Лёгкость, непринуждённость, даже озорство — вот что самое ценное у художника. А теперь пойдём, покажу тебе, как мы тут работаем. Познакомлю тебя с подмастерьем Филькой. Он наверняка ещё не ушёл, ибо тоже очень старается.