Михаил Казовский: Страсти по Феофану

Филька оказался на год младше сына Николы. Стригся «под горшок» и скреплял жидковатые волосы ремешком-обручем. Сильно шепелявил и часто шморгал носом. К появлению нового ученика он вначале отнёсся настороженно, обратившись к хозяину без обиняков:

— Нешто вы меня заменить решили?

Рассмеявшись, Евстафий потрепал его по плечу:

— Полно, не ревнуй. Феофан тебе не соперник. Более того: будет хорошо, если вы подружитесь.

Филька затянул содержимое носа со свистом:

— Я не прочь. Коли задаваться не станет.

Дорифор ответил:

— Я не задаваться пришёл, а учиться. В том числе и у тебя.

— Ну, тогда не поссоримся.

Вскоре они действительно начали приятельствовать. Подмастерье-художник, тоже сирота, рос в приюте при монастыре, а когда монахи обратили внимание, что мальчонка проявляет способности богомаза, они предложили Евстафию взять его к себе. Аплухир согласился. Оба отрока виделись теперь часто, иногда вдвоём рисовали с натуры, иногда тайком резались в самодельные карты. Филька был неравнодушен к старшей дочке хозяина — Феодоре, девочке тринадцати лет, на него не обращавшей никакого внимания.

— Это потому что я нищий, — сетовал подросток. — И не ровня ей. Смотрит на меня и не видит.

— Не беда, — говорил ему сын Николы, — повзрослеешь, сделаешься мастером, заведёшь своё дело. Вот она тебя и полюбит.

Тот вздыхал:

— Мне такая любовь ни к чему. Состоятельных любить просто. Ты попробуй, полюби бедняка!

А однажды Феофан пригласил приятеля к себе в дом — с разрешения дяди, разумеется: завершив развод, их товарищ Фока сочетался законным браком с бывшей проституткой Софьей.

Свадьбу играли в помещении мастерской, сдвинув верстаки и накрыв их скатертью. Праздновали скромно: кроме «молодых», заявились Иоанн с семейством, оба Дорифора, Филька и ещё две подруги новобрачной, тоже в прошлом жрицы любви, а теперь достойные белошвейки. Дамы полусвета делали присутствующих мужчин более фривольными, и к исходу второго часа застолья скользкие шуточки и развязный смех перестали смолкать вовсе. А Никифору, тоже захмелевшему, не хватало сил усмирять собравшихся замечаниями вроде такого: «Господа, здесь дети!» В результате чего Антонида, оскорбившись на какую-то сальность, удалилась вместе с Анфиской, за ними уныло поплёлся Иоанн. Вскоре стол покинули и Фока с невестой — исполнять супружеский долг. Дядя просто уснул, положив голову на скатерть. А весёлые белошвейки, хохоча и жеманясь, обратились к Феофану и Фильке:

— Вы нас не проводите до дому? На дворе темно, честным девушкам боязно идти без мужчин по пустынным улицам. Вдруг на нас нападут?

— Ну, конечно, проводим! — загорелся Филька. — Можем и не только до дому, но и до постельки...

Дамы игриво фыркали и не возражали. Голова Феофана несколько кружилась от выпитого вина и предстоящего приключения. Он в свои четырнадцать лет был ещё невинен, как ангел, и от одного слова «женщина», содержащего в себе столько для него загадочно-романтичного, у него усиленно колотилось сердце. Здесь же было целых две этих самых женщины, да ещё таких аппетитных и, по-видимому, очень доступных! Как не взволноваться?

Сын Николы, безусловно, не забывал, что интимная жизнь до брака — грех. Понимал, что его искушает властелин тьмы. И сопротивлялся. Но с другой стороны, не хотел выглядеть в глазах друга сосунком. Филька не боится — чего я страшусь-то? Мы ведь не святые, не иноки. А Господь Бог больше любит раскаявшихся грешников, нежели стабильно непогрешимых!..

Все эти сомнения просвистели в его мозгу в считанные доли секунды. И мгновенно исчезли. Он шагал с Филькой и гетерами по извилистым улочкам юго-западной части города, громко хохоча и куражась, пел какие-то непристойные песни, выученные в детстве в труппе бродячих комедиантов, и не чувствовал неловкости. Но когда до жилища красоток оставалось каких-нибудь полквартала, им дорогу преградил конный разъезд гвардии эпарха — некое подобие ночной полиции, соблюдавшей порядок в Константинополе.

— Кто такие? Разрешение на хождение в тёмное время суток имеете? — загудели кавалеристы, освещая прохожих факелами.

— Фью, да это ж Роза и Павла! — распознал девушек один из гвардейцев. — Вы опять за старое? Соблазняете порядочных христиан?

Те затараторили:

— Ах, какое «старое», милостивые государи? Мы давно честно трудимся и забыли о прежних глупостях. А сопровождают нас благородные юноши.

— Ничего не знаем, все задержаны, будем разбираться в участке.