Олег Иралин - Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Нет выхода?! – рассмеялась княгиня. – Высокого же ты мнения о пастухе!

– Не пастух он, но воин! – поправил её дружинник и замолчал, полагая, что сказанного предостаточно.

Некоторое время они ехали молча. Милана прекрасно поняла то, что имел в виду Белояр.

– Ты поэтому не дал его продать? – спросила она и задержала взгляд на его лице. – Потому, что он воин?

Белояр ответил не сразу. Он какое-то время сомневался, стоит ли откровенничать со знатной, но всё же женщиной, и наконец ответил:

– Не пристало воину в рабах. Если не смерти достоин, так свободы!

Они проехали городскими воротами и весь остальной путь следовали молча. Уже во дворе, у самого крыльца княгиня жестом остановила бросившегося к ней слугу и, оставаясь в седле, обратила властный взгляд к Белояру.

– Помоги сойти! – приказала она.

Её слова удивили дружинника, но раздумывал он недолго.

– Прости, княгиня! – произнёс он смущённо. – Моя служба мечом помахивать, стремя поддерживать не умею!

Тогда княгиня, осознав неуместность выбранного ею тона, настояла, но теперь совершенно другим голосом.

– Ты всё не так понял, Белояр! – проворковала она и, потупивши взор, продолжила: – Мне без твоей помощи не обойтись. От долгой скачки свело ногу, а слуга неуклюж, боюсь, на руках не удержит…

Других слов больше не требовалось. Дружинник уже спрыгнул с коня и торопился к ней, обходя фыркнувшую в лицо морду лошади. А ещё через миг, протянув крепкие руки, он принимал в свои объятия раскрасневшуюся лицом княгиню.

Милослав так и не заметил позднего возвращения своей жены. Все его мысли были заняты совершенно другим, тем, что всецело захватило его с утра, когда заезжие купцы принесли вести об удаче Святополка и Владимира. Таких потерь половцам не удавалось нанести никому из князей, а размеры полона и добычи просто поражали воображение. И, конечно, через неделю-другую слава о ратном подвиге этих князей достигнет всех уголков Руси, и на каждом пиру последний гусляр станет воспевать хвалебные песни, воздавая почести их доблести и отваге!

Перед собранными на Совет боярами князь поставил один вопрос: время выхода в Степь! Причём, горя желанием обойти Святополка и Владимира в славе, Милослав затеял поход не в приграничье, а далее, в глубину степей, дерзостью своей снискав ещё больше удачи. Как он и ожидал, мнения разделились. Одни утверждали, что поход в глубину мало изведанного поля сулит неминуемое поражение. Что, как бы ни были ослаблены кочевья скудностью зимнего корма, половцы сильны и по-прежнему непобедимы на открытом со всех сторон пространстве. Другие, и их, к вящей радости, оказалось большинство, горячо поддержали своего князя. Выступать нужно, заявили они, и выступать именно сейчас, не медля ни дня! Кочевья только что совершили длительный переход из приморских зимовок, половецкие кони вымотаны скудным подножным кормом и не успели откормиться на молодой, едва пробившейся траве. Больше того – из Степи от надёжных людей поступают сведения, что ханы Тугоркан и Боняк, разорив предместья Киева и Переяславля, по возвращении в Степь столкнулись с недовольством ряда других, тоже влиятельных среди половцев ханов. Те ханы не хотят большой войны и настаивают на мире, считая, что Русь достаточно заплатила за предательство своих князей. Известно также, что оба хана, перессорившись со всеми остальными, увели своих воинов из Степи, направляясь на соединение с ордой Атрака, воюющего за грузинского царя. С ними за добычей и славой ушло множество могучих воинов из других орд, и сейчас Степь слаба, как никогда! Князь внимал этим речам и радовался всем сердцем, предвкушая скорый поход и выгоду, извлекаемую из него. Единственным обстоятельством, омрачившем общее впечатление от Совета, было то, что Вышата примкнул к несогласному меньшинству. При всей скрытой неприязни к нему князь отчётливо сознавал, что воевода в военном деле весьма сведущ и своих противников изучил достаточно хорошо, но прислушиваться к его словам не стал. В самом деле, сколько можно идти в поводу у этого старика! Словно прочтя его мысли, с места поднялся сводный брат Родион.

– Я с тобой, брат! – заявил он с жаром. – Настала пора преломить копьё о степь половецкую!

По залу пронёсся гул одобрения. Почувствовав, что пришло время, Милослав встал и объявил о заранее принятом решении. Оставалось уточнить вопросы, сопутствующие любому походу, но на них ушло гораздо меньше времени. Вскоре князь отдал необходимые распоряжения и покинул зал. Он долго ещё бродил по терему в тяжёлых раздумьях, пока не вышел во двор. Лёгкий ветерок толкнул в лицо поток свежего воздуха, и Милослав вдохнул его полной грудью. Сомнения оставили его, и он прошёл несколько шагов, благодушно взирая на суетящуюся челядь. Остановившись, князь поднял голову и посмотрел на безоблачное небо, и взгляд его упал на крытый переход между жилой и хозяйственной постройками. Меж кровельных опор он заметил двоих – княгиню и воеводу, о чём-то увлечённо беседующих. Милослав не слышал разговора, но отчётливо видел выражение лиц беседующих. Вышата стоял, смущённо потупив взор, и что-то говорил, тщетно стараясь спрятать улыбку. Свою жену и вовсе было не узнать. Такой Милослав не видел её давно. Он успел позабыть это умиление в её лице, возбуждённый блеск глаз и совсем девичью порывистость в движениях. Они перебросились ещё парой фраз и разошлись, а князь долго ещё стоял, терзаемый подозрениями. Ему припомнились частые капризы жены, её холодность во взгляде и уже столь привычное безразличие в лице. Что до воеводы, то смущение как таковое для него совсем не было характерным явлением, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Вдруг всплыло в памяти недавнее нежелание Вышаты поддержать предложение князя о походе и его нескрываемое раздражение, когда Милослав озвучил своё решение. «Неужели опечалился тем, что предстоит расставание с чужой женой? – подумал князь. – Видать, правду говорят: седина в бороду…»