Олег Иралин - Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Пора возвращаться, княгиня! Что нам в этом лесу?!. – только и успела произнести она, но княгиня не собиралась её выслушивать.

– Не навязывай мне свою волю, Снежана! – прервала Милана свою спутницу окриком. – И будь позади, не успели одолеть и двух вёрст, а ты уж умудрилась мне опостылеть!

Боярыня нисколько не удивилась взрыву эмоций своей госпожи и послушно придержала коня. Она отстала сажень на десять и молча озиралась по сторонам, всем своим видом выражая неодобрение столь дальней прогулкой. Но княгиня недолго пребывала в одиночестве. Вскоре она обернулась и поманила рукой дружинника. Белояр поравнялся с ней, но женщина не спешила начинать разговор. Некоторое время она ехала с отстранённым видом, разглядывая кроны деревьев, и наконец заговорила:

– Никак не припомню, давно ты в дружине?

– Уж десять лет, – ответствовал Белояр.

– А раньше?

– Раньше в других дружинах был.

– Интересно! – усмехнулась Милана, не скрывая лёгкого разочарования. – Неужто кого из князей бросил?

Белояр явственно услышал прозвучавшие из уст княгини нотки пренебрежения и понял, чем они были вызваны. Конечно, любой дружинник обладал личной свободой и мог уйти из дружины помимо воли князя, если в это время не шли боевые действия или отсутствовала угроза таковых. Но подобные случаи в русских княжествах случались крайне редко и почитались дурными поступками, вызывающими сомнения в верности. Неверные воины не нужны были никому и никогда, поэтому перебежчиков на Руси не жаловали. Обида кровью прилила к вискам, и Белояр, вспыхнув, поспешил оправдаться:

– Не бросил, убил! – произнёс он, стараясь подавить вспыхнувший гнев.

Разочарование княгини уступило место удивлению и любопытству.

– Убил?! – воскликнула Милана. – Князя?! Какого княжества?

– Тебе он не ведом, княгиня. И никому на Руси тоже.

Но видя, что Милана жаждет подробностей, дружинник собрался с мыслями и продолжил:

– Я ведь совсем из другой Руси, варяжской! Там, за самой псковской землёй, на полдень от Варяжского моря, простираются наши владения с древних времён. Поляки, саксы с франками и другие соседние народы зовут нас по-разному: полабы, ободриты, варги… Мы же – союзы бодричей, лютичей, кашубов… Много храбрых и сильных народов, входящих в наши военные союзы, не возьмусь докучать твоим ушам, перечисляя их.

– Отчего же, мне всё интересно! – поспешила заверить Милана, и воин увидел в её глазах совсем другое выражение.

– Как бы ни звали нас соседи и недруги, все мы – вары или варны, или, как звались когда-то наши прадеды, венды или венеты. Ныне саксы, по имени предков наших, союз лютичей на свой манер вельтами или велетами кличут. Ещё по названиям рек, у которых проживаем, называть принялись, да только по крови мы все едины – всё те же варны да ререги, что по-вашему – рюрики, то есть соколы.

– Знаю, имя варяги – от варнов, коих саксы неверно зовут варгами! – бросила княгиня.

– Верно! – подтвердил воин. – Давно закрепилось за нами то название, но ведь не в нём одном дело, а в смысле, что вкладывают, произнося его!

Говоря последнюю фразу, Белояр вдруг поймал себя на мысли, что слишком уж рассловоохотился при княгине, и замолчал.

– Продолжай! – вынудила прервать молчание Милана, одарив чарующей улыбкой.

– Что продолжать? – замялся он. – Ты об убитом мною князе спрашивала. Так вот там он такой властью, как здесь, не владеет. Никаких вотчин и особых привилегий, в мирной жизни они мало чем от остальных сородичей отличны. Скажу больше – часто князьями называются даже те, кому под своё начало дружину для набега собрать удалось.

– Как половцы?

– Почти. Половцы всё ж таки своей ордой во главе ханов наскакивают, а варяги на время похода кого угодно набирают!

– И на кого походы? – продолжала засыпать вопросами Милана.

– По-разному. Деды наши тех жаловали, кому рядом жить не посчастливилось: и саксов с франками, и англов с норманами, всех перечислять долго. Всё больше морем ходили на ладьях. В наше время уже нет той силы: народы славянские во вражде, земли варгов, что ближе всех к врагу, с трудом отбиваются от германцев, от вендов одно название осталось, а лютичи от смертельных раздоров к Пскову бегут.

В словах Белояра прорвалась горечь, и он поймал себя на мысли, что совсем не о том ведёт разговор с женщиной. Зачем этой разодетой княгине слышать рассуждения мужчины о войнах, предательстве и злосчастиях народов, о которых она толком и не ведает! Но плохо знал женщин суровый воин. Милана, как и все представительницы княжеских семей, сама принадлежала к русскому роду и, вполне естественно, достаточно знала о Родине своих знатных предков, хотя и не столь много, как выходец оттуда. Ей действительно интересно было всё, что касалось малой, так называемой варяжской Руси, но больше того по сердцу был сам голос дружинника, что сейчас растекался мёдом по её трепещущей душе.