Борис Тумасов: Василий Темный

Едва полки тверичан выступили из-за леса, как увидали полчища ордынские. Много бунчужных темников послал хан Улу-Мухаммед.

Раскинулись тверские дружины, вздыбили хоругви, подняли святые образа. Обнажили сабли. Великий князь поднялся в стременах, взмахнул саблей.

– За нами Тверь! Отстоим княжество Тверское! – выкрикнул Борис и рать отозвалась:

– С нами Бог!

Гикая и визжа, начали бой гридни. Звенела сталь, хрипели кони, дрожала земля. Люто бились тверичи. У многих из них в руках были топоры и дубинки. Казалось, никто никого не пересилит. И только удар Засадного полка Осипа Дорогобужского переломил бой.

Не выдержали ордынцы, попятились. Поворотили коней. Много верст преследовали их тверичи. А князь Борис сокрушался:

– Эх, кабы нам сей часец московские полки, сообща бы добил казанцев!

Плетутся Гавря с Нюшкой, совсем из сил выбились. Хотелось есть и выспаться. Не раз Нюшка плакала, просила Гаврю оставить ее на дороге, авось кто-нибудь подберет ее.

– Гавря, – твердила Нюшка, – скоро, поди, до края света доплетемся.

– Глупая ты, Нюшка, как мы к краю земли подойдем? Там ведь пропасть.

На десятые сутки увидели они избы и дома, хоромы боярские, дворец княжеский, а вокруг стены бревенчатые.

– Тверь это, Нюшка, Тверь! – обрадовался Гавря.

– Боязно, – пискнула в ответ Нюшка. – Погонят нас отсюда.

– Кто погонит? – храбрился Гавря, хоть самому было страшно. Ну кому они тут надобны?

Жались друг к другу, озираясь по сторонам. Бревенчатым подвесным мостком вступили в Кремник.

Нюшка предложила:

– Гавря, а Гавря, станем на паперти, может, кто подаст.

Но Гавря за рукав дернул:

– Вон, кажись, поварня у княжьего дворца, ужли не покормят добрые люди?

За поварней два мужика рубили дрова, складывали в поленницу. На ребят не обратили внимания, видать, привычно видеть попрошаек.

Долго стояли Гавря с Нюшкой у поварни и уже намерились на церковную паперть податься, да на их счастье на высокое крыльцо княжьего дворца вышли князь Борис с дворецким. Они вели речь о разорении тверской земли казанцами.

Взгляд князя упал на Гаврю с Нюшкой. Он с жалостью посмотрел на ребят:

– Узнай, боярин, что за отроки, коли бездомные, накорми. – Погодя добавил: – Пригляди за ними.

Князь Борис любил Тверь, Волгу с притоками, домишки и избы, ряды торговые, лавки мастеровых, крытые дерном кузницы на Тверской улице, леса дальние и ближние, луга заливные и поля, на каких в урожайные годы собирали добрые хлеба.

По осени он любовался составленными в суслоны стожками. Хлеб дозревал. Потом его свозили, оббивали цепами, веяли на ветру и обмолачивали.

В такую пору Тверь пахла свежим хлебом и пивом.

В годы отрочества князь захаживал в избы мастерового люда или к смерду, его угощали домашними пирогами, но ныне, обремененный княжьими заботами, он не появлялся за праздничными столами, когда отмечались пожинки…

Одолевали тверского князя думы о распрях с Москвой, покоя не давали. Нынче, когда Москва в раздоре, Твери бы силу набрать.

Иногда Борис задумывался, чью сторону держать, молодого великого князя Василия Васильевича либо дяди его Юрия Дмитриевича и его сыновей.

Юрий Дмитриевич никак не смирится, что его властью обошли. Намеревался перебраться в Галич, а оттуда племяннику Василию грозить. Юрий увещеваниям митрополита не внемлет, себя правым считает.

Великий князь тверской Борис этим летом, когда московские Рюриковичи власть делили, послал в московское порубежье воеводу Холмского, и тот прихватил добрый клок московской земли, что граничат с тверской. Дворецкий, боярин Семен, за голову хватался, говаривал:

– Не простят нам московцы того действа.

Тверь долго молчала, выжидала, чем Москва ответит. Ан промолчала, будто ничего не случилось.

А дворецкий еще долго сокрушался, говаривал:

– О всей Руси мыслить надобно, а князья наши о своих вотчинах беспокоятся.

– То так, – согласился с ним великий князь Борис, – но разве Тверь все усобицы затевала? Загляни в историю, что ни страница, в ней московский след. Ужли не согласен, боярин Семен?

– Как слова твои не признать! Справедливость в них немалая, однако живете вы, князья, без смирения, каждый норовит выше другого вознестись.

– Тебя, боярин Семен, трудно переубедить. Ну да ладно, жизнь покажет. Однако помнить надобно, великих князей московских заносит, как только они силу чуют и поддержку, если не ханов ордынских, так литовского великого князя. Дмитрий Донской Галич, Калугу, Белоозеро взял на себя, Дмитров. Еще называть? А Василий, сын его, власть свою возвысил, на Нижний Новгород намеревался посягнуть, захватил Муром, Тарусу. И все потому, что с Витовтом в родство вошел, Софью в жены взял.