Алла Репина - Черный гардемарин, судьба и время

Приехав в село, я сразу подружился с двумя соседскими мальчиками: дачником из Москвы Василием Верзиным и односельчанином Алексеем Федоровым. Такова была наша первая, а затем и неизменная, летняя компания. Вскоре к ней присоединилась наша сверстница, моя племянница Дуня.

Детские игры в 6-м году: играем в войну с желтой расой.

«Сдавайся, япошка, чужеземная гадина! Не пить тебе нашей православной кровушки!» – наступает на меня Ленька Федоров, русский матрос. «За веру, царя и отечество, вперед!» – командует Васька Верзин, русский адмирал. Я, Поль Репин, на сей момент неприятель, японский самурай, издаю кровожадные вопли.

«Дети, будьте друг к дружке добрее», – выглядывает в окошко мама.

Почти весь день мы проводим в саду. У нас бруствер, редут, шалаши, арсенал нашего детского оружия. Племянница Дуня на нескольких женских амплуа. Она и самоотверженная сестра военного времени, и безутешная мать убитого героя матроса, и злобная японская императрица. Сестрица Татьяна – та лепит русскому воинству пирожки из песку.

Если мы не в саду – значит пристали к Ленькиному дядьке, затащили его с улицы в палисадник: «Федоров, голубчик, расскажи!». Мы все охотники слушать матросские сказки.

Федоров, минный машинист, нынче в селе в отпуске. С ним в японскую войну случилась удивительная история: его имя попало в список нижних чинов, погибших в 1904-м году на минном транспорте «Енисей». Так имя Федорова и вырезали на доске в церкви: убитым при Порт-Артуре.

В Кравотыни церковь – наглядная история морских сражений России, поскольку крестьян селигерских селений издавна призывают на службу во флот. И для кого-то, понятно, могилой становится море.

Так вот, уже и доску в церкви повесили, а Ленькин дядька объявился живым – нашелся у японцев в плену. На «Енисее», как установили позже, погиб другой тверской Федоров, и даже не из нашего уезда.

Мы к нему: «Федоров, расскажи о сражениях!».

Он: «А что тут, ребята, рассказывать? Колошматила, братцы, нас японская раса, вот и весь сказ!».

«Про плен расскажи!».

«Ну, это другой разговор!» – и начинаются презабавные истории.

Федоров степенно заводит:

«Разбил нам, значит, Красный Крест лагерь в Нагасаках. Нагасаки эти вроде нашего Осташкова, уездный город. Японцы забавные, вроде питерских китайцев: кивают и улыбаются, по-русски не понимают. Избы у них худые, не то что у нас на Селигере: вместо стен, не поверите, фанерки на жердях. В Нагасаках белокаменных изб не ставят. Выбрали меня, значит, товарищи в лагере артельщиком – сами, братцы, знаете, что такое артельщик. Ходил я в лавку за провизией, в остатнее время резал свистульки, игрушки, доски с гусями. У меня, чтоб вы знали, еще дед был знатный резчик, он в самом Ниловом алтарь резал».

(Длинноту о местных резчиках опускаю).

«Жарища у них в Нагасаках не приведи господи, – возвращается на японскую почву матрос Федоров, – климат тяжелый, не то что у нас на Селигере. Начали наши ребята животами маяться, а порошки, что дает Красный Крест, не помогают. Помирать начали. Встают православные кресты на русском кладбище, уже боле ста. Что делать?».

И Федоров рассказывает, как дал ему целебное снадобье хозяин лавки, в которую он ходил за провизией. Некую квасную медузу, или «чайный гриб», который якобы лечит даже холеру. Снадобье лавочника матросам помогло, хоть поначалу наши братцы им брезговали (потом как-нибудь уточню научное название этой медузы).

«Война не война, а хорошо к нам желтая раса относилась, жалела. На пасху каждому делали гостинцы. В театр нас водили, на исторические пьесы. Занятно: мужики в бабьих платьях завроде наших попов и кричат. Ей-богу, тоскливо было с японской нацией расставаться. Я хозяину лавки доски с резными гусями дарил, девкам его свистульки; такие вот чудеса», – итожит Федоров.

«А девки там как, в японском Осташкове?» – подтрунивает папа, заранее зная ответ.

«Девки, нет, – морщится Федоров, – девки в Нагасаках корявые. Вы, господа, не поверите: у всех берца кривы и семенят вперевалку».

«Врешь!» – задирается племянница Дуня.

«Не вру! Все как одна колченоги», – тут общий смех. Чего только не наплетет наша кравотынская публика!

Отбывая из отпуска, Ленькин дядька приносит гостинец – склянку с «чайным грибом». Медуза поселяется на окне в тенечке и пухнет от сладкого чая – подарок от чистого матросского сердца.

Наш домик в 6-м году тесен и шумен. Тетки, дети, племянники, особенно новорожденный крикун Леша, братик Дуни! Alles in allem, полный переполох. Моей сестре Танечке и племяннице Дунечке устраивают ночлег в амбаре, меня определяют спать в избу к соседям Верзиным – нам, детям, это приключение.