Дмитрий Кноблох - До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь

– А медведем Чёрным могут обернуться? – перебил рассказчика Волеслав, немного разволновавшись от услышанного.

– А почему нет, могут, наверное, какую шкуру наденут, в такого зверя и обернутся. Хошь, вчёрного медведя, хошь, в серого. Тут уж как волхвы снарядят.

– А море, что за море такое? Все говорят, море, море…

– Вода там солёная, пить нельзя, помрёшь, вот тебе почему и море, морит оно. Воды много, а пить нельзя. Понятно?

– Так как же там рыбы живут? В ядовитой воде-то?

– Да нормально живут, плавают, и вода там не ядовитая, просто солёная дюже, потому и пить нельзя. То нам, а рыбам нормально. Всё, Волеслав, иди спать, а то завра варяг накинется, а ты лук не удержишь.

– Я-то удержу!

– Спать иди, удержит он, будет время, покажешь, чему там Доброхлеб, бабник старый, тебя выучил.

– А про товарников и земли дальние расскажешь?

– Конечно, расскажу, когда у тебя охота будет слушать, спи уже, и мне дай отдохнуть.

Волеслав в знак благодарности за рассказ поклонился Цапелю. После чего тихонько, чтобы не разбудить тех, кто вернулся спать на ладью, пошёл на свою лежанку, и, завернувшись в шерстяное одеяло, уснул, только лишь прислонив голову к своему баулу. Ночью ему снились Варяги огромного роста в окружении страшных серых собак. Они пили квас прямо из дубовых кадушек, громко кричали, прыгали и стоили страшные рожи, призывая лютого Чернобога на бой с Волеславом. Проснулся Волеслав как обычно, и по привычке побежал искать родник, чтобы набрать студёной воды, что, в принципе, было и не нужно, так как в кадье воды было полно, а ладейники пили воду прям из реки. Родника он не нашёл, зато нашёл отличный обрыв с раковыми норами. Раков там было полно, и он довольно быстро натягал полный холщовый мешок, на радость своим товарищам, которые только начинали просыпаться. Загор уже стоял на корме и потягивал из деревянной чашки ароматный горячий напиток, рассветень (иван-чай). Загор, если честно, не очень любил утром пить сладкий мёд (горячий напиток из мёда, орехов и перемолотого овса), ему больше по вкусу был кисловатый и терпкий рассветень, но, тем не менее, добрый мёд (брага на основе мёда, делалась из заплесневелого хлеба, примерно 2—3 градуса спирта) он жаловал, особенно под вечер, перед сном, конечно, не в свой черёд стоять настороже. Раков поутру есть не стали, полный чан каши был. Но до обеда не издохнут. Волеслав быстро разложил кашу по плошкам товарищей, разлил горячего сладкого мёда и, пока у него выдалось свободное время, опять решил подоставать вопросами Цапеля. К старшому прицепиться не решился, тот занят был.

– Цапель, а почему дружинники княжьи не зовутся меж собой товарищами, как мы.

– Почему не зовутся, зовутся, но у них ратное дело другое, много не от сноровки зависит, а от выучки. Копьё в строю держать, из луков бить одновременно, атаковать не кучей, а ровным рядом, тут никуда без выучки, а выучка идёт от войской дисциплины.

– Понятно, – на бегу сказал Волеслав и побежал мыть плошки из-под каши, чтобы успеть, покуда ладья не отошла. А то, когда ладья на ходу идёт, снарягу кухонную мыть не больно-то сподручно, на берегу ловчее. Благо, ладьи отходили без спешки, ходу до Торжка было ещё на два дня и ночь.

Хоть, как и положено малому на ладье, Волеслав выполнял самую грязную работу, не требующею особой квалификации, он был счастлив. Это не скотные дворы в родном селе убирать или по кухонным делам в бабьей избе хлопотать. Тут на ладье была настоящая, войская, походная жизнь. Волеслав с такой радостью делил все трудности похода, так искренне было его желание помогать товарищам, что, понятное дело, через довольно короткий промежуток времени он честно заработал на ладье всеобщую любовь и уважение этих самых товарищей. А Старшина Загор и Цапель даже сетовали вслух, что малого, из которого точно толк бы в товарном деле вышел, придётся от торжка до села с обозами отправлять.

День для Волеслава проходил весь в делах и заботах, скучать не приходилось. На одной в принципе небольшой ладье оказывается было столько хлопот, кто бы мог подумать! А ещё войские тренировки с непривычным оружием и непонятной тактикой. В селе Волеслав за день уставал гораздо меньше, но эта усталость была куда приятнее. Зато его в ночные дозорные не ставили. Так что, когда ладья встала на очередную ночную стоянку, Волеслав, который с трудом выполнил последнее в тот день поручение, устал настолько, что даже помышлять приставать с вопросами и сказками к товарищам и не думал. Он еле дополз до своего закутка и фактически сразу уснул. Проснулся, правда, он по привычке, до рассвета. Не престающий его удивлять старшой уже стоял на корме и потягивал рассветень из своей походной кружки. Волеслав поднялся на корму, сел на любимое место Цапеля, который спал на вёсельной скамье, и спросил Загора: