Александр Бубенников - Грозы царь – Иван Грозный

Макарий стоял, как голый, в подряснике, сжав до хруста пальцы в кулаках. Он не проронил ни слова. Иван беззвучно плакал. Макарий положил свою ладонь на голову отрока, погладил ее и сказал:

– Не надо, Иван… Не плачь… Ты спас друга – это главное…

На следующий день Федора Воронцова Шуйские сослали в Кострому…

Проведя бессонную ночь в злых слезах и терзаниях уязвленной души – еще бы, на его глазах унизили не только близкого друга, но и дорогого наставника-владыку – Иван провалился в сон, как в черную бездонную яму лишь под утро…

Проснувшись от какого-то внутреннего толчка, как всегда бывает после сильнейшего потрясения и огорчения – с высохшими слезами на щеках, с пересохшим горлом и горячечным румянцем – он с каким-то дотоле неведомым чувством отчаяния выдохнул:

– Жив, а зачем?..

Конечно, он осознавал, что вчера даже во время страшного боярского грубства и жуткого унижения друга и наставника все таки не было явной угрозы его жизни… Но кому нужна такая пустая никчемная жизнь государева, если он не мог защитить близких ему людей от неправедного посягательства на их жизнь, честь?..

Он смотрел на еле засветлевшее поутру окно, за которым тихо разгорался сентябрьский денек, и это траурное окошко почему-то напомнило лик его умершей матушки. И это безжизненное трагическое лицо, такое родное и любимое, чем-то укоряло его. Он пристально всматривался в это лицо, как в странное видение, полное немого укора. И чувствовал что какая-то немыслимая непреодолимая сила притягивает его сухие, выплаканные за ночь глаза к этому безжизненному, но укоряющему лицу. Немота укора была настолько поразительна, что он, потрясенный этим, не мог оторвать от печального лица матери своего взгляда…

Воображение не обманывало его: лицо покойной матушки было недовольно сыном, оттого было так неспокойно и худо на душе. Он знал точно – в чем суть укора и недовольства лица матушки, хотя и догадывался… Наверное, вчера был день конца его отроческих иллюзий о доброте и порядочности человеческой природы… И вот пора расставаться с отроческими мечтами и надеждами… Хватит жить в своем придуманном мирке всепобеждающего добра, отгородившись забором от реального жестокого мира, где зло и грубство всесильны и всевластны… Может, и укор матушкиного лица, заглянувшего в утреннее сентябрьское окошко, связан с тем, что детские наивные мечты и надежды ее сына заменяют страшную жестокую действительность?.. Матушкин лик с его укоризной не направлял его думы в сторону – как бы поскорей прикипеть душе и сердцу к жестокости реального мира, мирясь со злом, беззаконием, творимом в нем… Нет, трижды нет… Только нельзя быть таким слабым и беззащитным в реальном мире, а не в придуманном тобой идеальном мирке, когда ты, даже будучи государем своей земли, не в силах остановить зло и беззаконие, чинимое на твоей земле, к тому же на твоих глазах… Лик матушки в осеннем окошке по мере наполнения светом спальни постепенно исчезал, пока, наконец, полностью необратимо не растаял в дымке разгорающегося спокойного утра…

А Иван по-прежнему не отрывался от матушкиного окошка, в думах, как в забыть, совершенно потеряв счет времени, не осознавая полностью своего положения во времени и пространстве, испытывая какое-то неизъяснимо-грустное чувство признательности, что его так тонко и мудро укорили в слабости и отроческой неприспособленности к проявлению жестокости, грубства, беззакония…

– Да я еще так слаб и так несчастен… – прошептали его губы. – А счастье не постигается умом и сердцем – оно постигается жизнью… Матушка в который раз что-то хочет мне сказать, предупредить меня, предостеречь… Но она тихо укоряет меня – нельзя, будучи природным государем, быть тюхой да матюхой… Конечно, ей не по сердцу будет жестокость и грубство сына… Но ведь она, став по смерти отца-государя, правительницей, фактически царицей, сама ради интересов престола, идти на вынужденную жестокость… Господь ей судья, если избрал ей смерть от яда страшного… Но, как правительница-царица, матушка укоряет своего сына-государя – это главное… Надо меняться, как меняется чахлая, пыльная природа в спертом воздухе пред грозою, чтобы после сильной очистительной грозы все лишнее отлетело и уничтожилось – пыль, грязь, чахлые ветки и сучья на деревьях – и все снова, все с нового начала – свет, жизнь, чистый упоительный воздух… Когда хочется жить после грозы, а не подыхать бездарно… Укоряет матушка: далеко мне еще до царя грозы, Ивана Грозного – ой как далеко… Но ничего, будем исправляться мало-помалу…