1 ...6 7 8 10 11 12 ...30 Но осознание того, как во многом и перед многими она виновата, само собой подсказывало ответ. Вдруг Вере послышался голос Пабло, шепчущий, что час расплаты настал и, что Богу не угодно её счастье.
Вера зажала уши, чтобы не слышать этого голоса, и тогда перед глазами её проскользнула тень. От ужаса руки её похолодели, а ноги подкосились.
– Твой Митька к тебе не вернётся, – продолжал шептать голос. – Не вернётся.
– Не вернётся, – повторила Вера.
И тихонько, чтобы никто не увидел, Вера забрала из буфета все снотворное и заперлась в своей спальне.
Находясь под влиянием просьб Франции, и выполняя данное ей обязательство, Главнокомандующий русской армией Великий князь Николай Николаевич предписал генералу Жилинскому перейти границу Восточной Пруссии на четырнадцатый день мобилизации. В результате, первого августа, наша Первая армия генерала Ренненкампфа тронулась пешим порядком, так как перевозка армейских корпусов, хотя бы к границе с Германией, на железнодорожном транспорте, российскими стратегами вовсе не была предусмотрена. И потому, уже трое суток, совершая многокилометровые пешие марши, шла на неприятеля Первая русская армия.
Справа шёл не успевший закончить сосредоточения ХХ армейский корпус генерала Епанчина, на левом фланге уступом позади, IV корпус генерала Век-Алиева. Вся конница была собрана на флангах: Хан – Нахичеванский – на правом, генерал Гурко – на левом. Тыл армии был ещё совершенно неустроен.
III- ий, IV- ый и XX – ый армейские корпуса Первой русской армии продвигались вперед практически вслепую. 27-ая пехотная дивизия Третьего армейского корпуса, в которой служил Чадин Митька, двумя походными колоннами, с раннего утра первого августа двинулась через Кальварию в район южнее Вержбольво.
– Два дня уж идём. Это ж, по сколько мы вёрст в день натаптываем-то? Двадцать пять, а может и все тридцать? Как думаете, Дмитрий Гаврилыч? – спросил старый солдат.
– Не знаю, рядовой. Видать так, – ответил Митька.
– Вы-то до мобилизации два года в армии прослужили, вона до ефрейтора дослужились. Потому вам и легче. Да и молодой вы ещё, здоровый. Вам ведь, поди, годов двадцать пять?
– Двадцать два.
– Во! А мне уж далеко за сорок. Конечно, для запасных солдат, таких, как я, отвыкших от походов, такой путь тяжеловат.
– А ты, как в дивизии- то оказаться успел? А, рядовой Михайлов? Мобилизацию- то, считай, только объявили.
– А так и успел. Вот жил бы подальше от расположения дивизии этой, глядишь и не поспел бы.
– Так оно же хорошо, что близко. Задашь немчуре, как следует. А то из Сибири – то, какой-нибудь, покуда бы доехал, уж их всех побили б. Ни одного тебе не осталось бы.
– Так уж и не осталось бы?
– А то? Мы им вмиг покажем почём фунт лиха. Будут знать, как на Русь-матушку кидаться.
– Ох, господин ефрейтор, хорошо бы, если так. А то переходы эти из меня всю душу вымотали.
– Ладно, Михайлов, скоро остановка на ночлег, чуток передохнём.
Но добравшись до ночлега, боевые товарищи поняли, что поспать им этой ночью не доведётся. Оба они получили приказ идти в сторожевое охранение, в дозор.
– Вот и отдохнули, мать его ети, этот дозор, – тяжело вздохнул старый солдат Михайлов. – А вы господин ефрейтор, как не взгляну на вас, спокойный, как будто и не на войну идёте. Неужто и не страшно вам вовсе?
– Не знаю. Я и не понял покуда.
– Эээ, это потому, что войны не знаете. А я вот нагляделся в японскую. Как вспомню, ажник коленки трясутся. Да-да, страшно мне и сказать об этом не совестно. Вот и болтаю потому много.
– Не боись, – смело ответил Митька.
– Как же? Вот, как убьют нас с вами Дмитрий Гаврилыч и всё, кончено. Да добро бы хоть сразу, чтобы без мучений.
– Да будя каркать, Михайлов!
– Вот посмотрю я на вас, как не обнимите вы мать с отцом, да невесту не поцелуете, – всё не унимался старый солдат.
– А у меня, Михайлов, ни матери с отцом нет, ни невесты. Всю жизню с сестрой вдвоем.
– Сирота значит. А невесты чего ж нет? Парень-то вы видный. Не хорошо это. Я вот помню, как сам, таким же пацаном, увидал свою Акулину, так и пропал. А теперь у нас пятеро ребятишек. Как представлю, что не увидать мне их боле…
И закрыл старый солдат лицо большими, натруженными руками, пряча рыдания. Потом вытер слезы, махнул рукой и замолчал, вспоминая свою Акулину, да детишек. А Митька, сквозь надвигающуюся тьму, внимательно смотрел на его седую бороду, взъерошенные волосы и глубокие морщины на загорелом лице, и, что-то защемило у него в груди. Вспомнил он своих богоявленских мужиков, родные поля и тёмные воды Дона, вспомнил своих друзей, сестру Машу, которой за два года не написал ни одного письма. А вдруг и впрямь убьют его, и не увидит он больше её лица, которое уже начал забывать.
Читать дальше