Алексей Белов-Скарятин - Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия

Это неизменно оказывалось убедительнейшим аргументом, и Доктор, качая головой и глядя на Малышку сочувственно и огорчённо, переставал вмешиваться и спешил покинуть комнату.

После завтрака, пока Нана читала Библию, неизменно стоя со склонённой головой, Малышка занималась с игрушками в детской. У неё всегда находилась там куча дел! Во-первых, требовалось раздвинуть занавески в Кукольном Доме, а кукол вытащить из постелей, вымыть, одеть и рассадить, как полагается, за их столиком для завтрака, где, естественно, никогда не подавали молока с пенками , а только наичернейший воображаемый чай и наикрепчайший воображаемый кофе. Пока куклы с удовольствием ели, приходило время раскрыть ставни в Лавке Зеленщика и убрать кисейный платок с полок Аптеки. После чего обязательно слегка протереть пыль и привести в порядок и постели, и овощи, и бутылочки с коробочками, где хранились лекарства.

Затем наставала очередь механического медведя, чей густой коричневый мех приходилось вычёсывать специальной щёткой и гребнем, что, по всей видимости, доставляло ему удовольствие, ведь он частенько начинал петь, танцевать и кланяться во все стороны, хотя его ещё никто не заводил (но кто-то, разумеется, очень сильно тряс при чистке и расчёсывании).

Нельзя было забыть и про лошадку-качалку, дав ей немного "сена", то есть чего угодно, лишь бы могло пролезть в её узкое горло. Внутри она была полой, но уже весьма наполненной всевозможными необычными предметами, которые Малышке удалось "скормить" ей: катушками ниток, напёрстками, бусинами, карандашами … – каких только удивительных вещей она не съела, не чувствуя себя, должно быть, от этого хуже, хотя и слегка потрескивая и позвякивая при раскачивании.

Зоопарк тоже требовал внимания, ведь Малышка обязана была помогать животным рычать как можно громче. Но Нана терпеть не могла эту игру и никогда не позволяла ей затягиваться надолго.

После утреннего визита в комнату матери, полуденного сна и обеда, во время которого снова появлялся стакан молока с пенкой , вызывая повторение известного печального сюжета, Малышку ежедневно вывозили покататься в ландо в сопровождении Наны и детской горничной Фанни. Они ехали трусцой по Невскому проспекту, так как Нана, не одобряя быстрой езды, постоянно кричала кучеру Родиону, чтоб тот был осторожней и, ради всего святого, не мчался с такой ужасной скоростью.

В то время как Нана наблюдала за прохожими, разгуливающими по панели, и окидывала беглым взглядом попутные яркие магазинчики, Малышка, сидя на коленях у Фанни, просто глазела в окно. Они тряслись вниз по Невскому и Большой Морской, мимо Зимнего дворца, пока наконец не выбирались на знаменитые гранитные набережные, окаймляющие Неву.

Здесь медленно катили взад-вперёд другие экипажи, заполненные розовыми младенцами в белых шляпках и накидках, и чопорно сидящими с прямой спиной представительными английскими нянями, и круглолицыми, круглоглазыми русскими горничными, держащими младенцев на коленях и слушающими нянь в почтительном молчании, бо́льшую часть времени не понимая, о чём те говорят.

"Вон там едет карета княгини такой-то, – благодушно говорила Нана, а потом добавляла с упрёком в голосе. – Можно подумать, она когда-нибудь купит своей крошке новую шляпку! Нет, всё та же … Возмутительно!" И Фанни покорно соглашалась, отвечая: "Да, действительно, Мизженигс".

И так поездка продолжалась до тех пор, пока не приходило время возвращаться домой, в детскую, к игрушкам, ужину и постели.

Бывало, что часов около пяти вечера, как раз когда Нана уютно наслаждалась одной из своих многочисленных чашек крепкого сладкого чая, раздавался стук в дверь, и появлялся лакей со словами: "У Её Сиятельства гости, и она желает, чтобы Малышку сей же час привели в гостиную".

Тихо ворча что-то себе под нос, Нана ставила чашку с чаем и отвечала на очень плохом русском: "Карашё, карашё" .

Затем она опять тщательно вымывала лицо и руки Малышки, и расчёсывала кудряшки, и одевала в мягкое белое шёлковое платье с красным поясом, и вешала на шею нитку красных кораллов, и завязывала красный бант на волосах, и обувала в красные детские туфли. А после, взяв за руку, вела по длинному коридору и через бальную залу в тускло освещённую, сильно надушенную гостиную. Перед дверью она всегда останавливалась, слегка пробегала пальцами по локонам Малышки, придавая им пушистый вид, и произносила строгим голосом, привлекая всеобщее внимание: "А вот и дитя, Мадам". И возвращалась одна в детскую.