Лидия Бормотова - Власть лабиринта

– А вдруг Алексей Фёдрыч не захочет меня отпустить?

– Ты же говорила, что у него долги, – напомнил он вчерашний её рассказ, о котором она чуть не позабыла, ибо думала тогда о другом и за словами прятала своё смущение. – Кредиторы осаждают, грозятся, – он гладил её вздрагивающие плечи, целовал макушку – лица было не достать. И его голос, уверенный, сильный, был надёжней крепостной стены, за которой спокойно и безопасно.

– Да. Только меня на театре ценят. Планы на меня строят, – она верила ему безгранично, но на всякий случай остерегала. Чтоб готов был, буде барин закочевряжится.

– Значит, надо предложить столько золота, чтоб не смог отказаться, – уверенно припечатал жених.

– Когда ты говоришь о золоте, мне страшно. Будто беда, как чёрная туча, накрывает меня – не убежать, не спрятаться, – если бы можно было прижаться ещё крепче, уж она постаралась бы, но железная грудь не прогибалась, только слышно было, как в глубине часто-часто стучит гулкий колокол. На праздник или на тризну зовёт?

– Пока ты со мной, тебе бояться нечего. Ты моя невеста. Никому не позволю тебя обидеть.

Оставшийся путь Арина шла, словно во сне, не замечая мостков через речки и ручьи, овражков в густых бурьянах, раскинувшихся во всю ширь лугов, качающих, как в колыбели, беззащитные головки юных цветов. Шумящие деревья обступили лесные дороги, и в их шелесте чудилась тревога. Душа Арины то замирала, как перед прыжком с кручи, то летела птицей высоко над землёй, так что перехватывало дыхание, а в висках горячими толчками билась единственная мысль: если не станет рядом Баюра – я умру.

Когда уже вышли на проезжую дорогу, по которой обычно катили крестьянские телеги, Арина выдохнула:

– Ни души. Куда все подевались?

– Так в поле, наверное. Иль на сенокосе. Пора горячая, – Баюр тоже озирался, но никого не увидел.

Впереди, справа от дороги, уже виден был зелёный холм, полого уходящий в сторону, плоский и просторный, резко обрывающийся к противоположному краю, который огибала неширокая речка, а за ней, дальше, начинались крестьянские избы с плетнями вкруг дворов. Слева – широкий луг, в глубине которого пестрели спины пасущихся коров, не столько видных, сколько слышных ленивым протяжным взмыкиванием. Изредка воздух разрезал хлёсткий, как пощёчина, удар пастушьего кнута, видимо, больше для порядку, чтоб жующая скотина помнила, что она под надзором.

– Вот здесь, супротив холма – по осени ярмарки. Приезжают издалёка. Иной раз из новгородских деревень, – приближение к цели похода несколько успокоило девушку. Ей хотелось поскорее дойти к Святому Камню, словно это что-то значило в её судьбе, словно неведомая сила тянула её и звала к этому исполину.

Баюр, прищурясь от солнца, вглядывался в макушку холма, где торжественно возвышался над всей округой могучий камень, глядящий в небо, словно стремящийся оторваться от земли и взлететь. Он стоял гордо и одиноко, его не заслоняли деревья и кустарники, которых было полно у подножия кручи. А снизу верх восходила извилистая стёжка.

– Это он? – кивнул Баюр в сторону холма.

– Он. Я рядом-то и не была ни разу. Тятенька не пускал. Только с дороги любовалась.

Тропинке к камню зарастать было некогда. Хоть и тайком, но часто наведывали его страждущие. Вытоптанная у основания исполина-столба земля поблёскивала жертвенными монетками, а чуть в стороне на низеньком облысевшем бугорке были разложены дары: маленькие серебряные серёжки, детская деревянная свистулька в виде петушка с облупившейся краской, расклёванный птицами хлеб, выцветшие записки, прижатые мелкими камушками.

Баюр ещё издали понял, что Святой Камень никакого отношения к его живому камню не имеет, но несёт в себе особый сакральный смысл, понятный местным жителям больше по ощущениям, по сохранившемуся в крови от предков священному трепету. И вера в его неземное могущество родилась не нынче, а передавалась из поколения в поколение.

– Скалы и камни – это кости земли, – говорил он негромко, словно для себя. – Наши предки знали, какую великую силу они таят, – погладил розовато-серый бок столба. – Смотри, как отшлифовали поверхность люди, много веков приходящие сюда и оставляющие тепло своих ладоней на камне. Он хранитель памяти, неизречённой мудрости мира… – и вдруг огорошил вопросом: – Как ты думаешь, зачем люди ходят в храм?

Арина наморщила лоб, никогда не задумывалась об этом раньше. Ну и спросил! Конечно, ходят. Одни – потому что так положено, чтоб не выглядеть белыми воронами. Другие, истинно верующие, тянутся к святости, божьей благодати. Где же вернее услышит Господь обращённую к Нему молитву, как не в храме? Она вспомнила, что говорил деревенской ребятне батюшка на Пасху, и улыбнулась. Когда это было? Но слова священника запомнились, и она, как сумела, их повторила: