Елена Поддубская - Чужой крест. Сага

Где искать оригинал не знал никто. Дмитрий Курбский оставил себе железную пластину с копией гравюры со сковороды, думая, что однажды сможет приехать в Старицу. Но едва он переступил границу родины отцов, как был убит в ратном бою. Умывшись по нему слезами, инокиня Марфа приготовилась умереть. Так оно, верно, и случилось бы, не назначь Шереметев иных планов: он сумел найти двойника любимой женщине, навсегда избавив её и от Руси, и от рясы. Уехав жить сначала в Речь Посполитую, позже Мария Старицкая нашла свою старшую дочь Марию на Балканах. Далее след литовской царицы и русской княгини потерялся навеки. А надпись, сделанная в 1597 году, что и по сей день можно видеть на одной их могил Подсосенского монастыря: «Лета 7105 июня 13 дня преставися благоверная королева-инока Марфа Владимировна», явилась ошибкой, вполне очевидно намеренной, учитывая все вышеописанные обстоятельства.

«Так закончилась история славного царского рода князей Старицких, людей верных стране и царю, мирных и трудолюбивых, боголюбивых и богатых, способных придать Руси жизнь иную, однако ничего после себя не оставивших, «окромя доброго Ихнего имени», – прочитала мама долгий рассказ про неизвестных ей родичей отца. Дневники Павла она бережно хранила до последнего дня. Можно было бы сомневаться в правдивости этой истории, ведь понятно, что всякий неуточнённый факт подлежит сомнению и надлежит доказать, но Анастасия верила мужу. А Павел верил своему отцу, от которого узнал про кресты. К тому же, крест был, и родители Володи Полянского про это тоже знали. В семейном альбоме хранился рисунок, повторить каждую линию которого парнишка мог бы с лёгкостью. Сразу после похорон мамы его отправили в приют, куда ничего из личных вещей брать не разрешалось. В дом казарменного типа свозили со всего города сирых и босых. Их хватало и после войны.

Одноэтажный длинный барак стал для тринадцатилетнего подростка убежищем от холода, но не от голода. Питались тогда всё ещё плохо даже несмотря на то, что в южной республике палку воткни – вырастет дерево, а город кутали розовым цветом яблочные сады и зелёные предгорья. Но урожай собирали тщательно, не позволяя ему гнить, и отправляли фрукты-овощи в центральные районы страны, те, что лежали в холодных европейских широтах. Там, где не было пахотных земель, после войны царили цинга и тиф. Южные края спасались от болезней плодородными садами. Алма-Атинская пацанва обносила их, не страшась ни солевых зарядов в ружьях сторожей, ни окликов конной охраны. С мая и до середины осени кормиться с веток получалось у каждого забора. Город долгие годы оставался одноэтажным, и частный сектор изобиловал фруктовыми деревьями. В мае ребятне подмигивали красно-жёлтые фонарики черешни, круглой, одна в одну. Гроздь сорвёшь, в руке не поместится. Июнь дарил вишню: чёрную, рожу сводит от кислоты, но дармовая и такая пойдёт. А уж какое из неё варенье – весь квартал знает; когда хозяйки снимают пенки с навара, их отдают дворовым пацанам. Из них кто первые в очередь встали, те и получили. Володе боголовому всегда доставалось сладостей и без толкотни. Любили его бабки, тётки в толпе сразу примечали. Пенка с вишнёвого варенья приторная, как медовая патока. С урюка, понятно, она вкуснее, с кислинкой и запахом до глубины ноздрей, но урюк в горах созреет не ранее конца августа. И груши «Талгарская красавица» тогда же, тугие и сочные. Казахский пригородный посёлок Талгар был под завязку забит переселенцами всех мастей. Безработные и безденежные, они весь летний сезон собирали всё, что плодилось на земле и в ней, а корейцы и уйгуры свозили урожай в столицу.

Центральный базар Алма-Аты, его все звали Зелёный, был неподалёку от квартала, где жила семья Полянских. Ещё когда была жива мама, Володя часто гулял там, любуясь красками овощей и фруктов, рассматривая лица торговцев. Он садился на корточки и мог часами наблюдать за этой жизнью. Однажды, примостившись около корейца, он нарисовал его палочкой в пыли. Тому понравилось, и кореец попросил мальчишку сделать портрет на бумаге. Повесил он его около стенда, приколов гвоздиком к деревянной рейке. Рисунок привлекал внимание и покупать у этого продавца стали больше. Фишка пришлась по душе другим торговцам, и они тоже стали просить Володю нарисовать и их портреты. Парень никому не отказывал, ему самому было интересно подмечать главные черты и мимику людей, а потом показывать это на бумаге.