Иван Наживин - Степан Разин

Ивашка украдкой лукаво подмигнул раскрасавице Пелагее Мироновне, и она, засмеявшись, спряталась. «Ишь, ржет что твоя кобыла… – заговорила дворня. – И стыдобушки нету… Им что: наелся да и на бок… Вот кровь-то и играет… А говорить нечего: хорош товар!..» А Ивашка уже шел с казаками по узким, кривым и жарким уличкам серого городка, полным пыли и нестерпимой вони. Вокруг дружеские лица, все льстиво заговаривают с ним, а у царева кабака так чуть не на руки подняли… Нет, опасаться нечего. Казаки повернули к стругам и обо всем доложили атаману.

– Ну, братцы, коли кому после трудов праведных разгуляться охота, вали в город… – крикнул Степан по стругам, вдоль берега. – Ну только уговор лутче денег: гуляй да знай меру. На зорьке отвал…

Казачки не заставили просить себя, быстро смешались с толпой празднолюбцев и все, галдя, группами двинулись в город, – к кружалам. Остались только немногие, одни по наряду для охраны, а другие, постарше, так, по лени: Ивашка сказал, что воевода водки пришлет на струги, так какого же черта и шататься зря? И они лежали на брюхе на теплом песке, от нечего делать курили, сквернословили, поплевывали…

– Гляди-ка: что это за суденышко сверху бежит?

Все насторожились: в самом деле, сверху плыла большая завозня под парусом. Еще немного, и она спустила парус, повернула носом к берегу и стала рядом с казацкими стругами. Степан окинул глазами приехавших – их было человек пятнадцать и все голота.

– Ба, и сам отец Евдоким, праведный человек!..

– Здрав буди, славный атаман… – приветствовал его попик.

– И ты, отче, не хворай… – отвечал атаман. – Петруха, здравствуй…

– Здравствуй, Степан Тимофеевич… – отвечал еще более загоревший Петр просто.

– А это кто? Лицо что-то знакомое…

– А это, атаман, крестник твой… – широко осклабившись желтыми редкими зубами, сказал о. Евдоким, и сразу лицо его сделалось ерническим, бесстыжим, точно совсем от другого человека приставленным. – Бежали мы Волгой, смотрим: сидит на песке голый человек и нас что-то кличет. Мы хошь и торопились догнать тебя, а все же нельзя дать погибнуть душе христианской… – опять осклабился он. – Ну, подгреблись: по какому такому случаю обнажен еси? А это ты его, атаман, раздел да на берегу с куликами оставил. Ну, денег он нам посулил, ежели приоденем его да с собой возьмем… Мы согласились. Откопал он тогда из песку казну свою – хитер, сукин кот!.. – обделил всех нас, а мы его вишь как разодели: хошь сейчас под венец…

– Ну, пес с ним… – засмеялся Степан. – Значит, его счастье… Пущай идет куда хочет… А вы за мной, ребята? – крикнул он к вновь прибывшей голытьбе.

– За тобой, Степан Тимофеевич!..

– У нас, ребята, не спрашивают: кто, откуда, зачем?.. – сказал атаман. – Приехал, садись за общий котел с казаками и вся недолга… Устраивайтесь, кто как хочет…

Васька, сокольник Долгорукого, загорелый и оборвавшийся, тряхнул своими золотыми кудрями и просиял улыбкой: важно!.. И новоприбывшие смешались с казаками…

– Ну а мы отойдем маленько в сторону… – сказал Степан о. Евдокиму и Петру. – Рассказывайте, что видели, что слышали… А там, – он поглядел из-под ладони на солнышко, – скоро и обед варить казаки будут… Ну, что подумывают на Москве? – садясь на старую, опрокинутую лодку, спросил он. – Садитесь-ка вот сюда, – песок-то мокрый…

– Скушно живет народ везде, атаман… – сказал о. Евдоким. – Все ропщут: и мужики, и стрельцы, и посадские… Теперь только и живется, что купчине какому да боярам да нашим церковным властителям… А то все одна видимость только, что живу-де…

– Значит, не лутчает?

– Какое там лутчает!.. – махнул рукой попик. – Одно слово: хны… Так белым ключом злоба-то в народе и бьет… Вот в Самаре-городке баяли нам наши, что ты на Хвалынское море за зипуном собрался. Пустое это дело совсем. В Москве зипуны шьют не хуже… Вверх надо идти…

– Знамо дело, вверх… – коротко проговорил Петр.

– Всему будет свое время… – задумчиво сказал Степан.

– Придет час, и Москвой тряхнем. А пока решено на море погулять… Я вас с весенним караваном поджидал было… – прибавил он.

– Только сутки одне не захватили его в Нижниим… – сказал о. Евдоким. – И то гнали вовсю головушку… А между прочим на Бело-озеро в Ферапонтов монастырь заходили, просвирочку отцу нашему святейшему патриарху Никону будто с Соловков занесли… – осклабился опять о. Евдоким. – Ничего, здравствует во славу Божии, вперевалочку, не торопясь… Да, вот она судьба-то человеческая!.. – вздохнул он с прискорбием, и лицо его опять постным сделалось. – Вчерась великий государь патриарх Всея Русии, собинный дружок царев, а на утро смиренный Никон, инок в подрясничке поганеньком… Так-то вот и все мы…