Иван Наживин - Степан Разин

Чрез полчаса едва видными лесными дорогами по мерзлой, крепкой земле, по которой так весело ходить, рейтары и драгуны, звеня оружием и поеживаясь, вели к Темникову толпу повстанцев. Там, на соборной площади, уже стояли виселицы. И тут же, на площади, сразу начался суд. Судил сам князь Долгорукий, как всегда твердый, точно железом налитой. Он был очень раздражен: вкруг Арзамаса, как только он выступил оттуда сюда, снова началось кровавое восстание… Темниковцы сразу выдали ему главных зачинщиков: попа Савву, Ерика, вещую женку Алену и Федьку Кабана, подводчика и укрывателя воров.

– А вот это у нее, ведуньи, вчерась при обыске нашли… – сказал соборный протопоп, желтый, веснушчатый человек с острым носом и колючими глазами. – Чернокнижница отпетая…

Князь брезгливо и не без некоторого опасения перекинул несколько потемневших листов книги: травы какие-то, месяц с лицом человеческим, звери невиданные и таинственные знаки. И везде эта цифирь проклятая… В иноземных грамотах князь был не горазд и к книгам вообще относился подозрительно. Он враждебно посмотрел на Алену, которая сияла на него своими прелестными глазами.

– Сожечь в струбе… – коротко сказал он.

Не помня себя, Ерик схватился было за саблю, но – сабли не было.

– Князь, женщину эту я знаю давно… – сказал он. – На нее клеплют по злобе…

Князь зорко посмотрел на него.

– Дворянин?

– Дворянин…

– Стыдно!.. – отрезал князь.

Ерик одним движением разорвал свой ветхий зипун и совсем истлевшую рубаху на груди.

– Видишь? – крикнул он, точно не помня себя и указывая на два круглых шрама. – Это вот польские пули – когда с тобой в польском походе был, получил… Вот на плече, – видишь? – удар татарской сабли… На лице вот это от пики польской, а это опять пуля, а это – сабля… Есть и другие отметки… Довольно с тебя? Да?.. Ну, так вот за все это прошу только одной награды: не трогай этой женщины… Не ведьма она, вот тебе крест святой!..

Все вокруг затаило дыхание.

У князя Юр. А. Долгорукого было поставлено за правило: ужаснуть. И никогда не менял он принятых решений. Власть не должна колебаться.

– За раны и труды наши жалует нас царь своей милостью: чинами, и деньгами, и поместьями… – сказал он громко. – А за измену, за лихое дело, за воровство, я, его слуга, жалую тебе петлю на шею…

– Так будьте же вы все прокляты!.. – исступленно крикнул Ерик.

Обеими руками он схватился за голову, глаза его были безумны, и он так и застыл. По белому лицу Алены покатились слезы. Все молчало.

– Это кто? – строго спросил князь.

– Поп, о. Савва… – ответил распоп с готовностью.

– Повесить. А это?

– Федька Кабан, зверовщик.

– Повесить…

Князь встал. Все повстанцы повалились на землю.

– Встать!.. В ряды!..

Все поднялись и выровнялись.

– Десятого повесить, а остальным плети и крестное целование…

Точно порыв ветра пробежал по толпе горожан. Среди повстанцев послышались истошные рыдания, дикий вой, причитания. Долгорукий обратился к князю Щербатову, своему товарищу.

– Я оставляю тебе, князь, здесь полприказа стрелецкого и драгун, а с остальными иду сейчас назад в Арзамас… – сказал он тихо. – Там опять началось. И за Нижний опасаются, и под Макарием шумят… Ты иди на оба Ломова, а ты, Хитрово, на Керенск… И вот еще зачем следи неусыпно: начальники отрядов наших стали обращать пленных воров в свои холопи. Так приказывай всем моим именем под крепким страхом, чтобы они этого не чинили. Вообще действуй тверже и шли мне конных гонцов каждодневно. Понял?

– Слушаю, князь…

– Ну вот… Пока прощайте…

Чрез четверть часа заиграли трубы, забили тулумбасы, и во главе своих войск хмурый, но решительный князь Юр. Долгорукий покинул Темников.

На площади, между собором и виселицами, уже громоздилась взъерошенная куча бревен, дров и соломы. Среди нее торчал грубый деревянный крест. На кресте висела Алена. Она была белее снега, и темные, вещие глаза ее, полные истомы смертной и бесконечной любви, не отрывались от Ерика. И он был бел, и на раскрытую грудь капала капля за каплей кровь из бешено закушенной губы. Он не мог поднять глаз на костер… Савва смотрел на синенькие в золотых звездах купола, вкруг которых кружились галки и вороны, Федька, как всегда, был задумчив и тих.

– Ну, что ж задумались?.. – говорил протопоп. – Начали, так надо кончать…

Весело закурились сухие стружки. Все затаило дыхание. Пыхнула красно солома. Разбежались золотыми бесенятами маленькие огоньки. И гуще пыхнул дым. И вдруг с воем и свистом, хлопая краснодымными полотнищами пламени, ярким золотым цветком вспыхнул весь костер.