Александр Холин - Царь и схимник

Где, в каком храме к нему пришло это откровение, он так и не мог вспомнить. Потому что, мучаясь своими сомнениями, император неоднократно бывал в храмах разных конфессий. Александр часто молился Богу то с патриархом Фотием в православном Ильинском соборе, то с протестантом Парротом, то с католическим епископом Кампанеллой, то с иллюминатом Крюднером. Ходил ли император тогда в различные храмы с чистой совестью? Ведь даже в них он старался показать подданным, что совершает разговор с Богом – а, значит, вовсе не молился, а просто играл роль набожного и праведного Государя.

– Пора настала уезжать в Ярославль и записываться лицедеем в театр Волкова, – недовольно проворчал Александр, вспоминая свою религиозную экзальтацию.

И снова его, скрывшегося с места казни, догнала крамольная мысль, что такие экзекуции бесчеловечны, что так не должно быть! Но тут же, где-то в глубине сознания, поднялся афронт: мол, все совершается по уставу, и никуда не денешься от печальной необходимости. Более того, Александру ничуть не жаль было избиваемого унтер-офицера! Вместо того чтобы остановить казнь, он испугался быть узнанным, потому и спешно ретировался с места преступления… Преступления?!

Вернувшись в собственные покои, император выпил утренний чай, попутно приняв князя Волконского и барона Дибича, которые подробно принялись освещать добытые и уже проверенные сведения о собраниях тайного общества. Знать, масонство вновь поднимает голову, и государь сталкивается с выбором: либо подчиниться масонской лести, как это было с батюшкой, либо окончательно раздавить масонских червей, умело и нахально проникающих в сферу управления Государством Российским. Батюшка-то, император Павел I, поняв, к чему могут привести опасные замашки властолюбивого масонства, принялся немедленно избавляться от проникновения болезнетворных течений на землю Русскую, за что и поплатился жизнью.

Снова Государю вспомнился не единожды мучавший его сон, будто он сам, царственный наследник, присутствовал при последних минутах жизни батюшки. В опочивальню ворвались: петербургский генерал-губернатор Пален, братья Платон, Николай и Валериан Зубовы, генерал Бенингсен и командир Преображенского полка генерал Талызин. Комната оказалась пуста, но вскоре Государя нашли, прятавшегося за занавеской. Несколькими дерзкими ударами заговорщики свалили его на пол. В ногах у смутьянов лежал поверженный император, и каждый из них пинал его с таким остервенением и удовольствием, будто пред ним была тряпичная кукла. Пален во всеуслышание беспрестанно повторял: «Rappelezvous, messieurs, que pour manger d'une omelette, il faut commencer par cas ser les oeufs» [10].

Многих из них цесаревич видел в ту же ночь в Михайловском замке, но сначала не придал значения шумихе, ведь они обещали неприкосновенность государя. В те годы Александр часто верил людям на слово. Цесаревич рос совсем не ведавшим различий между ложью и правдой. Он слишком поздно понял, что жизнь страшна и непредсказуема – лишь когда матушка, вдовствующая царица Мария Федоровна, бросила ему в лицо:

– Радуйтесь, Александр, вы добились того, что стали императором. Votre ambition est satisfaite? [11]

Упрек был очевиден. Александр никогда не ругался с матерью. Более того, он даже любил ее, но эти слова отпечатались на всех дальнейших делах нового императора.

Тогда-то к нему во сне и явился впервые отец, претерпевший муки: в монашеском подряснике, но с посохом епископа. Он поведал, что собирается отправиться по русским городам и весям, поскольку за четыре года своего царствования не успел этого сделать, а теперь вот в самый раз. Александр тогда проснулся в холодном поту и целый день не мог обрести покоя. Он долго молился в каком-то храме и вновь услышал голос отца, повторивший, что надо странствовать и отмаливать накопленные грехи, ведь недаром калики перехожие почитаются на Руси до сих пор.

Однако император никак не мог вспомнить церковь, в которой его посетило это первое откровение. На всякий случай он заказал своим портным настоящий монашеский подрясник, который теперь висел у него в гардеробной. Александр даже не примерил новую одежду, так как камергер Федор Кузьмич дерзнул посмеяться над монашеским нарядом:

– Что вы, Ваше Величество, разве так можно?! – ужаснулся камергер.

– Чем тебе не нравится православный подрясник? – нахмурился Государь. – Может быть, сам сошьешь?

– Да нет, Ваше Величество, – замотал головой Федор Кузьмич, – сшито отменно, ничего не скажешь, с двойным прихватом и подстежкой. Но в каких палестинах вы видели монахов в батистовых подрясниках? Люди Божьи, верно, даже слыхом не слыхивали о такой персидской материи. Представьте, идет по Руси калика перехожий, кусок хлеба выпрашивает, на ночлег просится, а у самого подрясник, как кафтан боярский, разве что золотом не шит?! Да за такой подрясник нищий может целую деревню себе купить вместе с крестьянами!