Елена Криштоф - «Для сердца нужно верить» (Круг гения). Пушкин

Какая завидная слава среди самой фешенебельной публики ждала того, кто хотя бы попытается сломить хребет Пушкину.

Пушкин этому забавнику, как, к примеру, Петру Долгорукому, — не враг в общепринятом смысле слова [161]. Личных отношений между ними нет. Но есть ощущение: Пушкин — чужеродное, мешающее тело. Вернее: чужеродный дух, мешающий чувству своего незыблемого превосходства таких вот шалопаев. Или — пакостников?

В ту зиму, как Пушкину получить пасквиль, «дипломы» на всякие шутовские звания были в моде. Существовали и готовые формы, какие надо было только заполнить подробностями. Но вряд ли именно Геккерн был инициатором такого письма. Он отличался хитростью, осмотрительностью, хотя бы по годам. Какой смысл рисковать своим положением? Тем более — подставлять под пули своего приёмного сына? И чета Нессельроде, и Белосельские, ненавидевшие Пушкина, не могли быть вдохновителями именно этих строк. Но они были вдохновителями травли. В воздухе носился злой дух вседозволенности и безнаказанности... В воздухе носилось: симпатия самых фешенебельных кругов, вплоть до царского семейства, на стороне молодых проказников. Молодые проказники были: дети, родственники, кавалеры, знакомые, партнёры по верховым прогулкам, остроумные собеседники...

Дантеса, вне всяких правил сделав гвардейским офицером без какой бы то ни было выслуги, товарищам представил сам император. Великий князь Михаил Павлович был без ума от острот Дантеса. Другие качества француза его как бы и не интересовали. У ловкого, болтливого Жоржа существовала функция смешить, и баста! Можно себе представить, сколько шуточек отпускалось им и его патроном в адрес Пушкина. Пушкин, который ни много ни мало казался смешным даже своим друзьям...

Князь Пётр Долгоруков, в то время совсем юнец, как рассказывают, на одном из балов поднял над головой Пушкина два расставленных пальца, знак всем понятный, и перемигнулся с Дантесом. Видевшие это кто отворачивался, кто прыскал потихоньку, кто представлял: как перенесёт завтра же в салон Нессельроде, или Бобринских, или Белосельских такую пикантную картинку... Он, мол, нас одами о Лукулле да гадкими эпиграммами, а мы его вот на какой манер!

...Нессельроде, сладко щуря свои выкаченные, как у огромной мухи, глаза, жужжал, увещевая переносчика быть милосердным. Пушкин и так с каждым днём теряет в глазах света. Стоит ли доводить до крайности? Но во всей повадке Карла Васильевича проглядывало: стоит! Он был благодарен молодому человеку за минуты не только весёлые, но — сладкие. Из его слов явилось перед Карлом Васильевичем лицо поэта издерганное, можно сказать измождённое, и с этим ветвистым украшением. Пальцы Нессельроде царапали табакерку, руки ослабели: Карл Васильевич смеялся как бы помимо своей воли...

— Он кончит плохо, ещё граф Воронцов был в том убеждён по Одессе. И меня предупреждал. Мы спрятали молодого человека, и довольно далеко, от соблазнов. Однако он снова появился среди нас, нераскаявшийся — в той же роли. Непозволительной, я бы сказал... Эта его выходка с Уваровым... У всех нас есть святое. У Пушкина святого — нет! Жена его между тем прелестна, и Дантес, между нами, — прелестен... Они друг друга стоят...

Или насчёт прелести этой созданной друг для друга пары уже не сам Нессельроде распространялся, а жена его Мария Дмитриевна? Нессельродиха ненавидела Пушкина так же страстно, как Идалия Полетика. Причину ненависти Идалии до сих пор разгадать не умеют. Она была приятельницей Натальи Николаевны. Несколько даже покровительствовала ей вместе со своей матерью Юлией Павловной Строгановой. «Покровительство» Идалии зашло так далеко, что 2 января 1837 года она попыталась устроить у себя дома свидание Натальи Николаевны с Дантесом. Свидания — в понятном значении этого слова — не получилось. Вышла встреча. Для Натальи Николаевны — непредвиденная и приведшая её сначала в полную растерянность, затем в ужас. Дантес очень картинно и очень убедительно грозился убить себя, если она не ответит на его любовь, то есть попросту говоря, не отдастся ему... На громкие возражения застигнутой врасплох женщины из соседних комнат вышла дочь хозяйки... Пушкин имел все основания невзлюбить после этого Полетику. Но почему она ненавидела его и до и после этого январского дня? От имени Пушкина её до самых преклонных лет — трясло. Старухой, живя в Одессе, она обещала явиться в Москву и плюнуть на памятник Пушкину. Поистине ненависть уникальная...