Николай Бахрошин - Месть базилевса

Первое время он недоумевал, почему южные роды разделились на верви, ослабив собственную силу. Неожиданно догадался. Это у них, на севере, выживают всем миром. Строиться, лес валить или валуны катать, расчищая поля для пахоты, многолюдьем сподручнее, да и охота облавой дает куда больше. А здесь даже небольшая вервь может себя обустроить и прокормить, вот и обособились.

Нет, по-другому жили на теплом юге… Отличались даже сами избы. Не большие, просторные срубы, как у них на севере, а тесные, маленькие, утоплены вниз по колено, так что в дом не подниматься приходится, а спускаться. Стен толком нет, скаты крыши сходят почти до земли. И печи – не каменки, а сбиты из глины с добавлением щебня. Набьют глину в деревянный каркас, высушат, подожгут, дерево выгорит – вот и печь готова. Без дымоходов, дым слоится под потолком и вытягивается в щели.

– Чудно! – удивлялся Любеня. Почему теснятся? Хотя, если рассудить, здесь не знают таких лютых и долгих зим, как у них на севере. Да и строить-то особо не из чего, леса мельче, реже – длинных, неохватных бревен не нарубишь. Даже камня толкового нет, все больше мелочь галечная. Одна радость – земля теплее, жирнее и щедрее на урожай. Его родичи, чтоб получить поле, первый год валят лес, оставляют его, потом, на будущий год, корчуют корни и выжигают поляну, опять оставляют. Так лишь на третий год можно вспахать и засеять. А здесь – истощилось поле, поднимай следующее, рядом. Хоть сей, хоть скот паси – полно места…

Впрочем, может, дело не в том, что здесь строить не из чего, размышлял он. Просто избы-землянки быстро ставить. И разрушат – не жалко, выкопал яму на новом месте, утоптал пол, накрыл крышей – опять дом готов. Жили-то здесь с опаской, не так привольно, как в северном глухом безлюдье. Здешние мужики все время толковали о склоках между родами, вспоминали, как секлись то с теми, то с этими из-за полей, выпасов и покосов. Взять хотя бы конный отряд, что он встретил по дороге, – явно не на поклонение богам отправились с копьями и мечами.

– К тому же городищ теперь развелось, что грибов сырым летом! – жаловались его случайные собеседники. Каждый, кто посильнее, набирает дружину, ставит частокол крепости и объявляет себя кнесом-правителем. Начинает собирать дань с окрестных родов за защиту. А какая от них защита? Только и знают, что рубиться с другими же новоявленными кнесами! Нет, совсем порядка не стало в земле славян, на пахоту в поле идешь – и то меч прихватываешь али топор. В старину-то проще жили, сытнее – жизни радовались, богов почитали. И зерно росло как само собой, и зверь выходил на голос охотника, птица прямо в руки садилась, рыба из реки в лодку прыгала…

Это тоже странно, думал про себя Любеня. Вот хоть свеонов взять – народ сильный, яростный, поклоняющийся мечу и победе. А в земле у них – порядок и мир. Здешний же люд гостеприимен, не злобен, а так и норовят соседям в глотку вцепиться. К чужеземцам – доброжелательны, а к своим – до собачьего остервенения…

Чудно. С чего так?

В одной из вервей Любеня сторговал себе лодку. Не долбленку из цельного ствола – таких здесь не делали – челнок. Только не из досок сбитый, как мастерили лодки в фиордах, просто деревянный каркас, обтянутый коровьими шкурами и обильно просмоленный.

Челнок оказался вертким и непослушным. К тому же потек на второй день. До вечера Любеня боролся с ним, все время откладывал весло, чтобы отчерпать воду с днища. Порты и сапоги промокли, хоть выжимай. К вечеру плюнул, бросил челнок у берега, снова пешком пошел. Недобро поминал хозяина лодки, приземистого, неспешного на слова, но, по всему видно, хитрована немалого. Уверял же, жук, что на таком – хоть до самого Черноморья!

Конечно, боги запрещают чинить гостю обиду, но всучить ему гнилье втридорога – против этого не возражают.

Последние ночи были теплыми, и Любеня не разводил костров, просто заворачивался в овчину и спал. Но тут решил, что без огня не обсохнешь – сильно промок на водной дороге. Когда начало темнеть, он двинулся подальше от берега, где чернела приземистыми стволами дубовая роща с редкими вкраплениями лип и еще каких-то деревьев, названия которых он не знал.

Листва еще не распустилась, ветви деревьев торчали как черные, корявые руки. Но чувствовалось, что вот-вот, почки уже набухли и готовы прорваться. И первая, нежная травка пробивается под ногами, и пахнет сладко, вкусно, вдохнешь – и выдыхать не хочется. Горчинка дубов, медвяной дух лип, теплый, пряный пар от земли – все это сливалось в один терпкий, будоражащий запах весны.