Николай Бахрошин - Месть базилевса

Или – не так? Не то подумал, осквернил мысли злословием… И брат Андроник взялся опекать его не для выгоды, а от доброты душевной. Просто чувствует, что новообращенному христианину Таисию, принявшему постриг совсем недавно, нелегко осваиваться в строгом монастырском чине. Иисус Христос завещал любовь бескорыстную, вот Андроник и старается следовать его заветам, как может.

Сложно все у христиан! И так можно понимать, и этак… А понять любовь без корысти – еще сложнее, вздохнул монах. Искать выгоду за любым поступком проще, тем более что ошибаешься редко. Ему ли не знать?

Он посидел еще немного, потом поднялся и двинулся вверх по склону, в сторону монастыря. Цеплялся за жесткие ветки кустарника, оскальзываясь кожаными сандалиями на каменных осыпях, но шел уверенно. Звезды и масляный круг луны хорошо освещали путь.

Южная ночь тоже была красива – влажно и мерно дышало море, стрекотали невидимые цикады, пряно благоухали белые цветы на кустах. Их название он все время хотел спросить у братьев и забывал так же неизменно.

Холодно, сказал брат Андроник. И это называется холодно? Смешно… Не знают здесь, что такое зимние ветра степей, от которых кости внутри леденеют.

В келье монах первым делом нашарил огниво, высек искру на трут, разжег масло в светильнике. Огонек мягко заплясал в бронзовой плошке. Совсем небольшая келья – кровать, стол, стул, ларь для вещей. Все простое, некрашеного, потемневшего от времени дерева. Грубая каменная кладка стен небрежно побелена.

Впрочем, много ли надо тому, кто успел за долгую жизнь пресытиться всякой роскошью?

Монах покосился на глиняную тарелку с сыром, лепешкой и зеленью. Рядом, в кувшине, козье молоко. Поесть или нет? Но ужинать не хотелось. Он лишь отломил кусок пресной лепешки, прожевал, запил глотком молока. Отметил – водой разбавлено, не балует братию экономный Милентий.

Он подсел к столу, где со вчерашнего дня лежала стопка гладкой белой бумаги. Вот бумагу настоятель выдал хорошую, не поскупился. «Для брата Таисия – дам», – вспомнил он, улыбнувшись. Брат брату рознь, хоть бы и во Христе… Ох, люди, люди…

На верхнем листе уже несколько дней было выведено: «История базилевса Ромейской империи Юстиниана II по прозванию Риномет, писанная в 718 году от восшествия на Небесный Престол Господа нашего Иисуса Христа монахом Таисием, в миру…»

Дальше он пока не двинулся, ежевечерне садясь за работу и неизменно уплывая в воспоминания. А надо писать! Его послушание – рассказать в назидание и поучение потомкам о тех событиях, которым он был свидетелем и участником. Сам чувствует – немного осталось, скоро погаснет огонек его жизни, как гасла красота сегодняшнего заката.

Чуть заметная копоть вилась над огоньком в бронзе, и ему вспомнился другой дым. Густой, черный дым, с приторным привкусом горелого мяса, что валит от сжигаемых городов. Да, было… Оскаленные от ярости степные всадники, длинный ряд прямоугольных щитов за выставленными копьями тяжелой пехоты. И топот конницы, и лязг железа, и треск ломающихся древков, и вскрики раненых… И ледяные глаза варангов, этих воинов моря с далекого севера. Их огромные, хищные топоры и круглые щиты с языческими рунами. История базилевса Юстиниана II – измена и месть, кровь и слезы, сожженные города и жирные вороны над разлагающимися трупами…

Да, было!

Жизнь прошла в служении двум божествам, имена которых – Власть и Сила. И теперь, под старость, он все пытается и не может себе ответить: где же смысл?

Монах помедлил еще немного, перекрестился на медное распятие над кроватью, придвинул поближе глиняный сосуд со свежими чернилами из смеси сажи и камеди, взял тростниковое перо…

Вечером шаман Хаскар развел на поляне такой костер, что, казалось, сам лес загорелся. Пламя ревело, огненные языки рвались к макушкам сосен, искры вспархивали в темное небо стаей трепещущих мотыльков, а кам все кидал и кидал в огонь толстые лесины. Совался чуть не в самый жар, морщил плоское, широкоскулое, без того исчерченное морщинами лицо, бормотал что-то, мелко приплясывая.

И молочное сияние луны, и серебряные монеты звезд – все заслонил костер Хаскара, кама племени талов, сына великого кама Кирги, внука великого кама Буена.