Валентин Пикуль - Пером и шпагой. Битва железных канцлеров

Де Еон выждал паузу (в хорошей игре пауза допускается). Но, кажется, пауза сильно затянулась. Шувалов кашлянул в душистое жабо, а Елизавета игриво махнула веером:

– О чем речь? Пусть принц присядет рядом с нами, а мы потеснимся.

– Но это стул – престол Курляндии, – закончил де Еон, потупляя глаза за своего бессовестного электора. – За все услуги, что окажет еще мой король России, не сделаете ли вы, всемогущая, принца Конти курляндским герцогом?

– Стул-то… шаткий, – моргнула Елизавета. – И всего-то и чести в нем, что он географией к моему столу придвинут.

Она глянула на Шувалова – тот похвалил ее улыбкой.

– Ну что ж, – ободрилась Елизавета. – Ежели за столом Людовикуса уже невмоготу от тесноты стало, то… Пусть сам король и решит за брата Конти, где тому сидеть лучше. А то вот герцог Бирон сидел уже на Митаве, да ныне я держу его подалее – в Ярославле!

На атласных туфлях де Еон – спиною вперед – уже скользил, торопливо кланяясь, по паркетам, и два арапа бесшумно затворили за ним позлащенные двери в лепных амурчиках. Аудиенция закончилась. Шувалов вышел из-за кресла императрицы, сел возле ног ее – на подушку:

– Видишь, матушка, афронт каков! Пора главнокомандующего приискивать. Своего-то хоть в капусту мельчи да с грибами ешь. А с чужим поди-ка вот разбирайся. Медлить нельзя… война не ждет: хоть роди, а дай армии начальника доброго!

– Трубецкой дряхл, к бумаге прилип, а Румянцев молод, – прикинула Елизавета раздумчиво. – Апраксин – баба, да и кажинную неделю бит за картами от Разумовских бывает… Может, и впрямь, Ваня, кого из чужих просить?

– Нет, матушка, своего надо, природного, изыскивать!

Стали искать лучшего полководца для вождения армии в походах. Бестужев-Рюмин, по собственным резонам, остановил свой выбор именно на битом Апраксине. Положение канцлера было никудышное, и хотел он поправить его через Шуваловых. Дочка же Апраксина – княгиня Ленка Куракина – была в амурной связи с графом Петром Шуваловым… Апраксин, таким образом, благодарный Бестужеву, шепнет о нем дочке, Ленка Куракина шепнет своему любовнику, Петр Шувалов шепнет Ваньке Шувалову, Ну, а Ванька…

«Не свинья же Ванька – оценит!»

– Матушка, – твердо заявил Бестужев, – окромя Апраксина, ей-ей, как ни крутись, а более никого не видится!

Степан Федорович Апраксин провел боевую жизнь не ахти какую кровавую. Если кровь ему и пускали, то больше из носа. Апраксин был другом «молодого двора». Свой страх перед армией Фридриха не скрывал он нигде – ни в Конференции, ни в сенате, ни среди пьяного разгула, где его внимательно слушали платные шпионы Фридриха: курляндец фон Мирбах, шведский граф Горн, голландец ван Сваарт, сэр Вильямс и жена русского канцлера – Альма Бестужева-Рюмина, урожденная фон Беттингер.

Но трусость Апраксина более всего радовала наследника престола:

– Ты никогда не побьешь друга моего, великого Фридриха!

– Где уж мне, дураку, – охотно вторил ему Апраксин…

Елизавета призвала Апраксина ко двору; от флота был зван адмирал Мишуков, который подъехал на колясочке в две костлявые клячи. Совсем не так выехал главнокомандующий, имевший 365 золотых табакерок: на каждый день в году – по разной.

От дома Апраксина до самой Новы устлали дорожку коврами. Дебелые бабы подхватили маршала под локотки и свели его – эту сверкающую бриллиантами тушу! – по мраморным лестницам. На улице выскочили вперед девки, взмахнули узорчатыми платами:

Сбежался народ поглазеть на этакое невиданное чудо. Калмык нес перед Апраксиным блюдо с медью, и маршал горстями сыпал в толпу звенящие пятаки. У берега качалась тридцативесельная галера, крытая шелками и бархатом. В золотой клетке при виде хозяина павлин распустил свой яркий хвост – закричал отвратно.

Бабы усадили маршала на диваны, в корме ставленные, и грянули тулумбасы. Загудели рожки, затрещали ложки. Гребцы в костюмах венецианских дожей вздохнули разом: «О-о-ой!» – и галера рванулась на просторы Невы, в гудение ветра, в пересверк брызг, в сияние солнца.

Шибко шли, весело. Блестели лопасти весел, оправленные в чистое оренбургское серебро. Звенела вода, и пели бабы. За Летним садом развернулась галера и, проскочив под мостами, вошла в Фонтанку. На Литейном берегу, где дымили арсеналы, голые арабы купали слонов, а недалече от слонов паслись мужицкие коровенки. В портомойнях дружно лопотали вальки прачек. Шумели по левую руку леса, а в лесах похаживали разбойнички…