Валентин Пикуль - Пером и шпагой. Битва железных канцлеров

– Вот и собака Штибер… что он тут нюхает?

Его узнал коммивояжер, бывавший наездами в Берлине. Штибер перестал хлебать суп и подставил себя под удары кулаков. Когда его избили, а молитвенники с порнографией растащили, он отдался в руки австрийской полиции. Два верховых жандарма всю ночь напролет гнали его пешком до границы. На рубежах империи они развязали шпиону руки, повернули лицом на восход солнца и поддали сапогами под зад:

– Вот тебе сосиски с капустой! Беги запей их пивом…

Не унывая, Штибер прибыл в Берлин и попал на прием к Мольтке, которого просто очаровал своей осведомленностью.

– Ваш шпион – это чудо! – сказал он Бисмарку. – Мы узнали все, не прибегая к похищению документов венского генштаба… Просто удивительно!

– Я не держу плохих исполнителей, – ответил Бисмарк и поручил Штиберу приступить к созданию тайной полиции, пронизывающей все ткани внутренней жизни королевства.

– А я, как начальник тайной полиции, взываю к вашему благоразумию: носите пуленепробиваемый панцирь.

– Вы думаете… – неуверенно начал Бисмарк.

– Все так думают, – ответил Штибер.

Горчаков прихворнул – вершил политику дома…

– А герцог Морни умер, – сообщил Жомини.

– Вот как? Жаль вдову… бедная девочка, – вздохнул вице-канцлер. – Где она еще найдет такого мужа, который бы с равным успехом мог управлять политикой Франции или стоять за прилавком, торгуя хурмой из Алжира… Однако со смертью Морни не стало в Париже главного политического спекулятора. Боюсь, теперь Наполеон будет обманут Берлином…

Его навестил военный министр Милютин, опять упрекавший Горчакова в том, что он вроде бы извиняется перед Англией за проникновение России в пески Средней Азии:

– Англичане ведь не церемонятся, они захватывают целые царства, чужие города и страны, и мы не спрашиваем у них, по какому праву они это делают.

– Так-то оно так, – отвечал Горчаков, – но основное правило политической культуры – уважение чужого мнения при сохранении своих убеждений. Если это правило когда-либо исчезнет из обихода, то идейного противника, даже не выслушав, будут сразу бить кулаком в фас, чего делать, – сказал князь, – нельзя… Не старайтесь поссорить меня с Англией!

Нэпир, легок на помине, не замедлил явиться.

– Итак, – сказал он, сразу наступая, – все ваши миролюбивые разглагольствования о том, что Россия не желает обретения новых пространств, в финале имеют захват вами кокандского Чимкента, и я, не боясь показаться скучным, все-таки напомню, что Россия снова придвинула свои рубежи к Индии.

– Оставьте вы меня со своей Индией, – отвечал Горчаков, глотая микстуру. – Я не собираюсь на старости лет лазать через хребты Афганистана, чтобы отнимать самую драгоценную жемчужину из вашей короны… Чимкент! Господи, да это такая дыра, где не живут даже кошки! Чимкент – это точка; здесь наши войска остановятся как вкопанные.

– Помните наш предыдущий разговор? Я ведь предупреждал, что самое трудное в этом деле – остановиться.

– В цивилизованных странах на что-то ведь существуют не только генералы, но и правительства, их обуздывающие…

Но телеграф тут же принес известие, что генерал Черняев взял Ташкент! Отношения с Англией обострились, и Горчаков жаловался, что теперь он в положении повара, у которого на плите кипят сразу несколько горшков. Конечно, размышлял он, лежа в постели, в будущем возможна опасность со стороны Германии, но дети не скоро становятся взрослыми. Перенести же симпатии в Вену, чтобы с помощью Австрии сдерживать рост Пруссии, – это исключено! Франция проявила враждебность в польском вопросе, Англия противник в делах, что творятся за пустынными барханами.

Вскоре он порадовал Нэпира:

– Довожу до вашего кабинета, что генерал Черняев за самоуправство, выразившееся в самовольном захвате Ташкента, смещен со своего поста, а вместо него в Туркестан назначен генерал Романовский, весьма исполнительный и послушный…

«Послушный» генерал сразу же штурмовал Ходжент!

К немалому удивлению Горчакова, Романовский смещен за самоволие не был и даже, более того, получил от царя Георгия, – Певческий мост порою не ведал тайных планов Зимнего дворца. Анализируя обстановку в Европе, Горчаков в эти дни писал: «Чем более я изучаю политическую карту, тем более убеждаюсь, что серьезное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная!» Александр Михайлович не строил приятных иллюзий – его политика опиралась на точные факты.