Валентин Пикуль - Пером и шпагой. Битва железных канцлеров

Осталось только одно – любопытство:

– Оставьте меня, люди… Мне совестно – за вас!

У короля наступила дряблость мысли и страсти. Началось царство Дюбарри, и Людовик был от нее без ума. Он так нахваливал ее везде, что смелый герцог Айен однажды не выдержал.

– Ах, ваше величество, – сказал он королю, – сразу видно, что до мадам Дюбарри вы не имели дела с уличными потаскухами!

Но даже Дюбарри, этой уличной потаскухе, был противен зловонный осклизлый старик. На одну ночь вместо себя она прислала королю дочь плотника. Людовик заразился от нее оспой и умирал, брошенный всеми. Словно испуганные ночные птицы, разлетелись из Версаля метрессы; опустел страшный «Олений парк». И никто – никто! – не захотел видеть своего короля; только три его дочери (Ворона, Швабра и Тряпка) ухаживали за умирающим.

Ни души – Людовик исповедовал свои грехи в тишине…

Он умер, и на окне его спальни загорелась одинокая свеча.

Таков обычай Бурбонов: свеча на окне – кончилось старое царствование. Но свеча эта еще не успела разгореться, как в галереях дворца раздался неровный гул и топот.

И внук покойного, уже ставший Людовиком XVI, воскликнул:

– Боже мой, теперь я самый несчастный человек на свете!

А его жена, Мария-Антуанетта, с плачем произнесла слова, которым суждено стать словами историческими:

– Я королева… а меня ничему никогда не учили!

Топот придворных приближался к их комнатам. Работая локтями, обрывая шлейфы платьев, сталкиваясь в дверях, толпа царедворцев спешила упасть к ногам новых светил:

– Король умер – да здравствует король!

Но простой Париж встретил смерть Людовика XV криками радости, и тут же, на улицах, была сложена песня:

Граф Брольи представил новому королю (который ничего так не любил, как чинить испорченные замки) полный и всесторонний отчет о «секретах» в политике его дедушки. Людовик XVI, этот коронованный слесарь, распорядился навсегда уничтожить «секрет».

Но вот вопрос, куда деть целую армию тайных агентов, разбросанную по всему миру? Стали думать.

– Дайте им пенсию, – сказал король, – и пошлите их всех к дьяволу!

Все были довольны таким решением, но…

– Что там еще? – недовольно спросил молодой король.

– Ваше величество, мы совсем забыли о кавалерше де Еон, которая поганой мушкой сидит на лице ваших дивных начинаний!

Маленькое самостоятельное государство требовало признания своих прав на гражданство, и король был вынужден отправить к шевалье свое посольство.

Маркиз Прюнево, глава этой миссии, доказывал де Еону:

– Все уже довольны судьбой. Осталось только решить с вами. Король прощает вам все ваши удивительные метаморфозы. Только верните нам все документы, прекратите дерзить министрам. А также избегайте мест, где вас могут встретить лица из семейства Герши… При этих условиях приезжайте на родину.

Они беседовали полгода (!), после чего Прюнево не выдержал и уехал в Париж, где заявил:

– Он остался неумолим.

– Постойте… он или она? Неумолим или неумолима?

– Она неумолима.

– Вот так и надобно говорить впредь о де Еоне!

О переодевании кавалера в женский наряд существует несколько версий, каждую из которых с одинаковым успехом можно и принять на веру, и с таким же успехом отбросить. Совершенно непонятно, почему с такой настойчивостью Версаль домогался видеть де Еона именно женщиной, непременно в женском наряде. Никакие доводы рассудка в этом случае не применимы. Очевидно, сцепление интриг и обстоятельств было уже в то время настолько сложно и запутанно, что даже современники де Еона не всегда могли определить мотивы, по которым де Еон стал «женщиной».

В Париже было решено отправить к де Еону еще одно посольство. Министр обратил внимание на подающего большие надежды капитана Помареля. Бедный молодой человек как следует расспросил дорогу до Лондона, на всякий случай причастился, и скоро пакетбот выплеснул его в устье Темзы.

Всю дорогу, жестоко страдая от качки, Помарель думал и взвешивал. Конечно, кавалерша де Еон уже старовата для молодого капитана. Но астрономический счет долгов, сделанных ею в цветущей молодости, настраивал душу Помареля на любовный лад. «Король добр, – ликующе размышлял Помарель. – И что ему стоит оплатить старые долги? А потом она, может быть, скоро помрет, и я сразу стану богатым вдовцом. И женюсь тогда на молоденькой – по вкусу моих благородных родителей…»