Валентин Пикуль - Пером и шпагой. Битва железных канцлеров

Шуазель втолковывал Бретелю свои идеи:

– Работать вы должны через великую княгиню Екатерину. До сих пор ее услугами пользовалась Пруссия, а теперь, попав в ваши объятия, она должна послужить Франции.

Однако перед отъездом из Парижа Бретель выкинул неожиданный фокус.

– Вы подумайте, – восклицал Шуазель, – этот осел, этот олух Бретель женился и везет в Петербург жену. Мало того, он еще имеет наглость утверждать, что безумно в нее влюблен. О чем он думает? Ведь он обязан излучать любовь только в сторону Екатерины!

Людовик к этому сообщению отнесся проще – по-королевски.

– Сколько лет Бретелю? – спросил он.

– Двадцать семь, ваше величество.

– И только-то? В его годы я так не думал; чем больше женщин, тем интересней… Отправляйте Бретеля!

Бретель приехал в Россию. Лопиталь пока – для видимости – оставался послом, Бретель же (в звании полномочного министра) должен был подпереть его авторитет своей красотой и молодостью. Отныне все тайны короля были поручены Бретелю, а де Еон лишь исполнял при нем роль советника и резонера. Честолюбивого кавалера никак не устраивало быть пятым тузом в колоде.

Во исполнение инструкций Бретель поспешил познакомиться с Екатериной. Результат свидания был прямо противоположный заветам Шуазеля: Бретель стал добиваться возвращения Понятовского в объятия Екатерины. Де Еон, конечно, уже был извещен, что его приятель Григорий Орлов подтвердил русскую пословицу: «Свято место пусто не бывает!» И теперь кавалер, сидя в темной комнате с козырьком на глазах, хохотал до упаду.

– Вы, случайно, – спросил он Бретеля, – свалились в дипломатию не из флота? Ведь только моряки любят взирать за корму.

Де Еон понял: перед ним человек, которого в Петербурге обдурит даже дворник; хорошие человеческие качества – этого для дипломатии еще недостаточно; де Еон признал, что с появлением этого красавца Бретеля французская дипломатия обречена на полный провал в России… Желая помочь, де Еон сказал Бретелю:

– Сейчас главная сила в мире – это русская армия. Следите за ее движением. От маневрирования русских легионов зависит вся дипломатия Европы; это неизбежно, благодаря победам России! Будь я на месте вашем, я бы на победах русского оружия строил политические виды Франции… Нельзя Версалю пренебрегать Россией, как пасынком Европы! Вы же, Бретель, прекрасный мужчина, но роль любовника вам не к лицу. В нарушение всех инструкций Шуазеля продолжайте любить свою жену… Она, ей-ей, стоит любви гораздо больше ораниенбаумской злой распутницы!

Поздним вечером де Еон, скучая, расставил шахматы, и маркиз Лопиталь подсел к нему. Тонкими пальцами кавалер двигал изящную королеву, стремительно приводя Лопиталя к поражению.

– Я хотел бы, маркиз, стать искренним перед разлукой с вами, – признался он. – Быть на побегушках у выскочки Бретеля я не желаю.

– Догадываюсь, – ответил ему Лопиталь. – Так и быть: пока Пуассонье не уехал, поговорю с ним, чтобы он выписал вам «диплом» на болезнь ваших глаз.

Елизавета дала де Еону прощальную аудиенцию. Печально журчали за окнами фонтаны Петергофа, серое море лежало за парком. Над голубятнями парили птицы. Петербург едва угадывался вдали. Пахло водой и абрикосами. Деревья плодоносили, тяжело провиснув до самой земли ветвями. В воздухе знойно парило. Из дверей вышел камергер и тихо, как о покойнике, объявил:

– Ея величество сюда следует… ждите!

Два дюжих гайдука внесли кресла, на которых сидела Елизавета Петровна. Страшно распухли ее ноги, покрытые язвами, к которым присохли ярко-фиолетовые чулки. Она подозвала де Еона к себе, чмокнула его в щеку, быстро сунула ему что-то в ладонь и заплакала. Гайдуки тут же подхватили ее – унесли в покои. В руке кавалера осталась табакерка с портретом и вензелем императрицы. На миниатюре она была еще молодой, с курносым носом, в кудряшках, грудь наполовину обнажена, она… уже не такая!

К де Еону подошел грустный Иван Иванович Шувалов:

– Государыня наша плоха… Зря! Зря вы, кавалер, отказались от русской службы. Мы бы сжились. Подумайте, еще не поздно!

Благодаря маститого Пуассонье за медицинский «диплом», де Еон спросил медика о здоровье русской императрицы.

– Ни одна женщина, – ответил врач, – не ведет себя так бестолково в этот кризисный для любой женщины период. Она желает быть здоровой, но обедает в три часа ночи. А засыпает с петухами. Я прописываю ей бульон, но, оказывается, начался пост, и живот императрицы раздут от кислой капусты. К тому же много было в ее жизни вина и мужчин… Конец наступит внезапно.