Виктор Бороздин - И опять мы в небе

Делали по два-три вылета в ночь. Январь, зима, ночи длинные. Летом столько не налетаешь. Их задача была перебросить парашютно-десантную бригаду на помощь конной армии генерала Белова, которая действовала в тылу у гитлеровцев. После разгрома под Москвой гитлеровские дивизии откатились на запад, но под Вязьмой клином врезались в нашу оборону и крепко окопались там. Надо было перерезать железную дорогу западнее Вязьмы, тогда немецкий клин будет ликвидирован.

Взлетали тройками. Хорошо, что чаще бывало облачно, ни луны, ни звезд, темень. Летели с погашенными бортовыми огнями, почти невидимые для фрицев. Но, конечно, все настороже: и командир, и стрелок. По возвращении, пока шла заправка горючим, пока принимали новую группу десантников, осматривали самолет. На нем было полно маленьких дырочек, следов от на вид безобидных, даже красивых красных угольков, что несутся к ним с земли, когда перелетают линию фронта.

«Сегодня довелось пережить такое, Вер! Сейчас, когда все позади, могу рассказать.

Я слышала, как Сашка запрашивал на аэродроме посадку, выбежала из самолета, ждала его. Мороз крепкий, думала – вот подрулит, вместе побежим греться. И вдруг вижу, как к его самолету понеслись пучки красных нитей. Фриц проклятый подкараулил, когда он на миг зажег бортовые огни. Охваченный пламенем, самолет пошел вниз, но не к аэродрому, а дальше, к лесу. Завыли сирены: воздух!.. Рядом кто-то громко отдавал команду. Я все смотрела туда… Ждала – сейчас грохнет… Сердце куда-то падало… Взрыва не было. Лишь на низком небе разгоралось зарево…

Опомнилась, когда увидела Сашку – живого, в обгоревшем комбинезоне, с опаленным лицом, без шлема – а мороз такой, что и в шлеме голова мерзнет. Он бежал за розвальнями, на которых везли раненых. Летчик сумел посадить горящий самолет на заснеженное поле. Жив!..

Я не смогла пойти с ним в медсанбат. Наш самолет заправили уже горючим, надо было вылетать.

Прими, Верушка, мое не подвластное никаким расстояниям пожелание жизни!»

Их сбили на взлете, когда вывозили от партизан раненых. Люда не видела, как налетел фриц. Только почувствовала боль, услышала грохот. Очнулась в стороне, втиснутая в сугроб. Самолет горел. Партизаны вытаскивали из огня людей. Она старалась разглядеть, кто уцелел? Своих, из экипажа, никого не увидела. Что с ней, еще не знала, только подняться не могла.

Ее отнесли в ближнюю деревню Грядки, положили на солому в избе одиноко живущей сейчас колхозницы. К сломанной ноге приладили доску. Но перелом, Люда чувствовала, плохой, срастется не скоро. Рваную рану на бедре вовсе лечить нечем было.

Пришел командир Масленников, с забинтованной головой, прихрамывая. Сел рядом.

– Жива!

От него узнала, что погибли второй пилот, бортмеханик и много раненых.

В это всегда трудно бывает поверить, хотя она и понимала: на войне надо ждать всякое.

Партизанский аэродром фашисты разбомбили. Когда Люду смогут перебросить на Большую землю?..

Ухаживала за Людой хозяйка, тетя Поля, женщина сердечная, заботливая. У нее своих забот и тревог было через край – двое сыновей и дочка у партизан, муж погиб в начале войны. Принесет свежей соломы, подоткнет, поможет удобнее лечь. Шепнет:

– Не горюй, касатка, встанешь. Не таких выхаживала.

Сварит чугунок картошки, благо она еще была, накормит.

Первое время, когда фашисты налетали на деревню, она костила их самыми черными словами, сыпала на их голову проклятья, а потом, должно быть, решив, что они и того не стоят, лишь сокрушенно качала головой. Желая утешить Люду, говорила, что избы, где лежат раненые, все целы. Люда чувствовала проникающий снаружи запах гари и думала: так ли?..

Ночами охватывали воспоминания. Они помогали выжить. Хоть больше года она уже летала на самолетах, в мыслях все возвращалась к аэростатам и дирижаблям. Что может сравниться с их серебристыми кораблями!

…Встреча Нового года за облаками. Бывает же такое! Аэростат ВР-5, даже объем запомнила – 900 кубов. В корзине она, Попов, Вера и Ваня Демидов, практикант.

Когда пробили серую тяжесть облаков, резануло яркое солнце. Над ними синее небо, чуть качается оранжевый аэростат. А внизу – ни Москвы, ни пригородов, ни предпраздничной уличной суеты, только облака без конца и края и скользящая по ним тень аэростата.

В полночь, когда все было укрыто призрачным лунным светом, прозвенел будильник. Они трижды прокричали на всю заоблачную тишину «ура!», поздравили друг друга с Новым годом, пожелали счастья.