– Хочешь попробовать? Я принесла пирожное из сушеных вишен.
На всякий случай Викторий готовился к отъезду. На дворе рабы под присмотром старого домоуправителя Юста укладывали на повозки драгоценные вазы и материи, и эта суета странно волновала девушек.
А между тем события развивались. Первая стычка с варварами произошла на рассвете. Римская турма наткнулась на неприятельских всадников и загнала их в овраг. Троих убили, а четвертого – это был белокурый юноша – оглушили ударом меча по голове, связали и привезли в лагерь. На пленнике была холщовая рубаха, такие же штаны, перевязанные внизу ремнями обуви, и кожаный панцирь в роговых бляхах. Волосы были заплетены в две косички.
Лагерь был уже на ногах. Легионарии складывали палатку претория, чтобы уложить ее на повозку. Цессий Лонг, окруженный трибунами, отдавал распоряжения о порядке в походном движении. Третья когорта, головная, строилась на дороге. Хмурые, не выспавшиеся солдаты мрачно стояли, опираясь на копья. Ординарий – первый центурион когорты, на коне, поднял руку. Затрубила труба, призывая к молчанию.
– Внимание! Вздвойте ряды! – скомандовал ординарий.
Солдаты двойной шеренги дружно перестроились в четыре ряда.
– Все разом направо! Следуйте за знаком. Вперед!..
Раздался глухой грохот солдатских шагов.
– Равняйтесь по рядам! – усердствовал центурион.
Цессий Лонг смотрел, как когорта прошла мимо, спускаясь на равнину. Остальные когорты тоже готовились к выступлению. Погонщики впрягали коней в метательные машины – карробаллисты. В это время прискакали германские всадники и бросили к ногам легата связанного пленника.
– Наконец-то удалось схватить хоть одного варвара, – сказал Цессий Лонг. – Аций, спроси его, какого он племени!
Пленник стоял на коленях, опустив голову. Белокурые косички повисли нежными локонами. Аций подошел, толкнул его ногой в грубом солдатском башмаке и спросил по-свевски:
– На каком языке ты говоришь? Как называется твой народ?
Пленник ничего не ответил, даже не поднял головы.
– Эй ты, собака! – повторил Аций.
Аций спрашивал его на многих германских наречиях, но ничего не мог добиться. Наконец один из центурионов обратился к юноше по-сарматски. Пленник поднял лицо, все в крови, и что-то глухо ответил.
– Что он говорит? – полюбопытствовал Цессий Лонг.
– Он говорит, – с улыбкой перевел центурион, – что он сын вождя и что за него дадут выкуп в триста волов.
– Это не плохо, конечно, получить триста волов, – улыбнулся легат, и его улыбка, как в зеркале, отразилась на лицах трибунов.
– Если он сын вождя, развяжите ему руки, – приказал легат.
Два легионера бросились исполнять приказание. Трибуны с недоумением ждали, что будет дальше.
– Центурион, допроси его, – продолжал Цессий Лонг.
Центурион, говоривший по-сарматски, задал несколько вопросов на неуловимом варварском языке.
– Спроси, центурион, много ли их? Куда они идут? Как осмелились они перейти Дунай?
Пленник отвечал односложно, уставившись в землю.
– Он говорит, – переводил центурион, – что пришел с сарматами, но что принадлежит он к другому племени. Реку перешли они в надежде на легкую добычу. Так им говорили вожди.
– Спроси его, – продолжал легат, – много ли их? Да чтобы он торопился, а то я велю послать за кузнецами и поглажу его раскаленным железом! Слышал ли он о Риме?
– Он слышал, легат. Говорит, что это большой город, где все дома построены из камня.
– А что у него висит на шее? – заинтересовался Цессий Лонг.
Пока центурион тормошил пленника, ворот холщовой рубахи разорвался, и все увидели, что на шее у юноши висит на ремешке плоская статуэтка из дерева, изображающая божка с выпученными глазами и золотыми усами и бородой.
– Бог грома, – пояснил центурион, – бог его племени.
Он протянул руку, чтобы сорвать амулет и показать легату, но пленник уцепился за свое сокровище и не желал отдавать.
– Варварский громовержец, – усмехнулся легат.
– Отдай, собака! – замахнулся кулаком центурион.
Трибуны тоже находили, что пора кончать эту комедию. Тратить время на разговоры с вонючим варваром!
– Оставьте его, – неожиданно произнес легат, – может быть, его бог, в самом деле, управляет громом. Отведите пленника к кузнецам. Пусть его прикуют к повозке. Его можно будет послать к Агриппе или, в крайнем случае, продать за хорошую цену.
Цессий Лонг, суеверный и расчетливый, как всякий поселянин, боялся всех богов и не любил, чтобы что-нибудь пропадало в хозяйстве.
Читать дальше